Обратите внимание на то, с кем у нас были этнические конфликты в прошлом. Поляки? Сейчас лучших союзников у нас во всем мире нет. Еврейские погромы? Теперь, когда нам нужно учиться воевать, мы учимся у Израиля. Вечный враг турок и татарин? У нас никогда таких теплых отношений с тюркским миром не было, как сейчас. Даже межгосударственный конфликт России и Украины сейчас не затрагивает сферу подлинной культуры, и это очень хорошо.

Кровь и жертвы не имеют ничего общего с формированием нации — ее нет, пока нет общего культурного единства. Меня радует, что первый, а особенно второй Майданы избавили понятие Украина от гарнирного характера. Украинское долгие годы было неким соусом, который покрывал социальные процессы. А сегодня люди с горящими глазами поют “Душу й тіло ми положим…”. Они связывают с Украиной все лучшее, вкладывают в это понятие надежду. Это и есть формирование политической нации.

Сейчас рождается народ с единым культурным опытом. И неважно, что люди при этом общаются на разных языках. Моноэтнической нации в современном мире быть не может. Сложно найти более патриотичного ирландца, чем Джеймс Джойс, но он писал на английском языке. А Николай Гоголь хотя и наш писатель, но писал на русском, и если переводить его на украинский, теряется весь колорит гоголевской прозы.

Так происходит во многих странах. Например, у ирландцев в меню пабов названия блюд написаны на двух языках. При этом ирландского никто не замечает, все говорят на английском. А если на каких-то переговорах нужно говорить на ирландском, люди легко на него переходят.

Мы не приемлем патриархальный уклад — это исторический факт. Первым настоящим великороссом был князь Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого. Если до него все князья хотели править в Киеве, то он бежал отсюда. Киевский народ никого не слушался, в городах были народные вече — аналоги Майдана. Поэтому Боголюбский перебрался в Суздаль, а затем во Владимир — там он мог править, как хотел.

Это показывает разницу стандартов власти в Украине и России. Наш стандарт ближе к польскому. Причем если поляк получил власть от предков, то казак завоевал ее саблей. В этом смысле мы даже более демократическая нация, чем поляки.

Государственность Майдана воспроизводит культурный опыт Запорожской Сечи. Никто нас не учил, но где‑то в национальном подсознании сидело понимание, что можно прийти на площадь и изменить страну. Если люди по копеечке все вместе собирают деньги на армию, можно не беспокоиться — государственные инстинкты у нас есть.

Сейчас мы в очень интересной ситуации: у нас уже есть политическая нация с хорошей культурной основой, но устойчивое государство только создается. Когда-то итальянский политический деятель Камилло Бенсоди Кавур говорил: “Мы создали Италию, теперь нам нужно создать итальянцев”. На самом деле так не бывает. Украина сегодня демонстрирует гораздо более здоровый процесс обретения государственности.

Люди в восточных областях тоже хотят свободы, но очень простой, начальной. Если Майдан хотел “свободы для”, то Донецк — “свободы от”. Эта в итоге и раскалывает Украину, потому что “свобода от” разрывает социальные связи, но не предлагает ничего взамен.

К сожалению, в этой тяжелой картине присутствует еще и российская агрессия. И мне кажется, что, пока Путин жив, Крым будет принадлежать России. И это плохо, потому что делает Крым глубокой провинцией большой России. Между Крымом и Москвой нет живой связи, как между Москвой и Самарой. Оккупация — это просто хамство.

Проблема России в диспропорции, в которой находится человек и государство — тот самый маленький чеховский человек и величие имперской власти. Поэтому ничтожность русского обывателя компенсируется представлением о какой‑то исключительности и исторической миссии народа. Иллюзия в самом определении “великого русского народа”. Народы не бывают великими, ими бывают государства или отдельные люди, но не народ.

Острота проблемы для России сейчас заключается в том, что вся концепция миссии полетела к чертовой матери. И миссия инициатора Евразийского союза, и миссия хранителя духовных основ православия — не осталось ничего. Ну какую миссию может выполнять сегодняшняя путинская страна? Я убежден, что в России зарождается русский фашизм, и это по-настоящему страшно.

Но действовать путем изоляции тоже невозможно. Для меня идея стены между Россией и Украиной абсурдна. Отношения нельзя терять, особенно с теми россиянами, которые способны нас слышать. Поверьте, это очень много.