Я опять слушаю Машину Времени. Почти тридцать пять лет спустя.

Это машина времени. Это чудо.

В 1980, летом, мы лежали с отцом на пляже, в Сочи, в районе гостиницы Жемчужина. Потом, в девяностые, я жил неделями с друзьями в Жемчужине, тогда она стала уже Жемчужка, мы бухали там с проститутками как в аутентичном перестроечном кино, и, как правило, так и не добирались до пляжа.

Отец мой был пижон в 1980, до того мы пообедали в кафе-автомате, был такой модный объект, в центре города, там давали жареных перепелов и шашлыки, из темного окна раздачи, к которому всегда стояла большая очередь, и очень много томатного соуса, а пиво наливалось из автоматов. Потом надо было есть стоя, за высокими павильонными столиками. Я не чувствовал никакого шика во всем этом и всегда скучал, а отцу, сибирскому инженеру, слушателю Высоцкого, в гэдээровском светлом костюме, эта южная движуха нравилась.

Мы лежали на пляже, и вдруг мы услышали МОЩЬ. Все услышали. Огромный слитный звук несся над морем. Многие привстали. Что это? Это репетиция Машины Времени, объяснил бородатый парень.

Да, это не ложные воспоминания, и не "подгон" под фактуру семидесятых, я помню все предельно отчетливо, бородатый москвич в плавках появился, как служебный персонаж в компьютерной игре, и все объяснил. Это группа. Не ансамбль, а группа. Вечером они играют в Зеленом Театре в парке Ривьера. Точно. Мы сразу вспомнили, что в городе повсюду афиши с бородатыми чуваками в хипанских очках.

"Скажи мне чему ты рад! Постой, оглянись назад!" - это просто накрывало. Я такого не слышал НИ КО ГДА. Видимо, получилась какая то особая акустика, ведь сочинские пляжи образуют бухту, своеобразную акустическую линзу, где звуки и энергия масштабируются.

Вечером мы были в зеленом театре, это была огромная открытая эстрада. Я не помню, как мы взяли билеты, наверное переплатили, отец мой, как и я теперь, был очень упертый человек, и если у него появлялась идея, он шел напролом.

Зал, поднимающийся амфитеатром, был переполнен. Они начали с чего-то оглушающего, атакующего и слитного, возможно именно с "Скажи мне, чему ты рад". Мелик-Пашаев, продюсер нового толка, он и на афишах фигурировал как самый главный, раздобыл где-то мощнейшую аппаратуру, звук был невероятный.

Они были в белых апачах, постоянная подсветка ультрафиолетом давала голубое сияние. Мелик-Пашаев собрал, видимо, все что было из подобных приблуд тогда, в один кулак, для первого мегатура Машины, начавшегося в Сочи тем летом.

Ты думал собой осчастливить весь свет,
Сияньем его озарить,
Но ветер подул, и тебя больше нет...
Кого ты хотел удивить?

И дипепловские ударные запилы. И зеркальный шар, стробоскоп.

Потом эта наивная психоделика. Тогда она поражала.

Я был вчера в огромном городе
Где совершенно нет людей

Парень пел... послушайте, в восьмидесятом году я, сибирский школьник, перешедший в девятый класс, не знал, кто такой Макаревич, нет, мы были очень продвинуты, и новосибирский академгородок, например, весь был эстетским клубом англоязычного рока, но богемной московской движухи мы не знали, да и первые магнитные бобины Машины стал разлетаться по стране только после этого концерта.. бородатый парень пел:

Я был вчера в огромном городе,
Где совершенно нет людей,
И в каждом доме, вместо окон,
Я видел только зеркала.
И я прошел по людным улицам,
Был город полон отражений,
Они брели за мной как тени,
И молча слушали меня.

Когда я просто улыбался,
То улыбался мне весь город,
И если я кивал кому-то,
То все кивали мне в ответ.

И иногда казалось мне, что город жив,
И что вокруг миллион людей,
И вновь никак не мог поверить я,
Что я один и что вокруг
Лишь зеркала.

Они поссориться не могут,
Они похожи друг на друга,
И скоро я покинул город,
И город сразу опустел.

Блин. Мой отец встал. Его светло-серый костюм тоже светился в ультрафиолете.

Мелик-Пашаев читал между треками - Тарковского:

Никого со мною нет.
На стене висит портрет.

По слепым глазам старухи
Ходят мухи,
мухи,
мухи.

Хорошо ли, — говорю, —
Под стеклом в твоём раю?

По щеке сползает муха,
Отвечает мне старуха:

— А тебе в твоём дому
Хорошо ли одному?

Ефремов в это время за его спиной, сидя за установкой, крутил палочками и вообще куролесил, как и принято у аутичных ироничных ударников.

Я смотрел на него и смеялся.

Потом Снег:

.. город почти ослеп
Есть только белый снег..

Сто долгих дней
Снег был сильней

И снова мощь:

Но, сказать по правде,
Я хотел бы только посмотреть,
Посмотреть, что будет с нашим миром
Через двадцать лет,
Что же будет с миром
Через двадцать лет.

Может быть, все люди будут
Жить в одной большой стране,
Над которой будет
Вечный солнца свет,

Через двадцать лет уже никто
Не вспомнит о войне,
Если только с нами что-то будет
Через двадцать лет,
Если что-то будет
Через двадцать лет.

Двадцать лет - немалый срок,
И ты за двадцать лет поймешь,
Что такое тьма
И что такое свет.

Через двадцать лет забудут люди,
Что такое ложь,
Если только с ними что-то будет
Через двадцать лет,
Если что-то будет
Через двадцать лет.

Я отдал бы все на свете
И просил бы об одном:
Чтобы только с нами что-то было
Через двадцать лет,
Чтобы что-то было
Через двадцать лет.

Даа, это была мощь тогда.

И "У дверей заведенья народу скопленье...
Меня нет.. Я за тысячу лет.."

Эта декадентская песня была как порнография, что-то невероятно сексуальное и томящее.

Осенью я вернулся домой, в школу, привез пленку. Классный руководитель у нас был Саныч, здоровый сибирский увалень, блестящий математик, сделавший из нас, быковатого спортивного класса, звездный математический класс, сам он был просто синтетический персонаж из фильма "Доживем до понедельника". Мы отжали у него магнитофон "Комета"и сидели в библиотеке целыми днями, вместо уроков, слушали все подряд, и уже появился в нашей ротации БГ, хохотали, молодой библиотекарше уже грозило увольнение за пособничество, но нас никак не могли выгнать. Рисовали какие-то постмодернисткие плакаты с налетом треша, хотя и не знали тогда ни про какой постмодерн, конечно. Я был полон визуальных идей, моим художником была моя будущая жена.

Следующей зимой, когда в Комсомолке появилась статья "Рагу из синей птицы", мы были в восторге, мы так хохотали. Это было очень смешно и весело. Мы не знали тогда в Сибири о существовании каких-то там диссидентов, у нас не было диссидентов. И про Солженицына мы не знали. Мы были не диссиденты, а победители.

Мы это точно знали.

В эту зиму в городе открыли первый коктейль-бар "Зодиак.

В школе гоняли за панковские бритые виски.

Еще через два года нас готовили к отправке в Афган, в учебке. 

Уже выдали афганку. Я сидел на бордюре у плаца и увидел как в белом платье идет моя мама. Она приехала в Закавказье, в Вазиани, из Сибири. В Афган меня не отправили, оставили строевым сержантом в учебке. Только несколько лет назад я прочел, мать показала письма, ее переписку с замполитом, он написал ей, что меня отправляют, и что это крайне нежелательно. Она приехала, привезла подарки штабистам.

Что же будет...

Через двадцать лет..

Через двадцать лет, накануне двухтысячного, мы, циники и беспредельщики, сидели, большой компанией, мы были пьяные и жарили шашлык чуть ли не на паркете, и пили Абсолют и хохотали, в телевизоре был Ельцин, который поздравлял с Новым Годом, говорил, что устал и показывал мышонка. Мы орали: ааа, дед мороз ебана.. бросали в телевизор шашлыком. За эти двадцать лет я успел лишиться глаза, большинства друзей, прошел через всякие реанимации с нейрохирургией и много чего еще. В двухтысячном я тоже устал, был опустошен и желал уснуть лет на десять. Что в общем то и сделал.

Макаревича я встречал случайно в девяностых, в Жемчужке, они сидели и пили с Крисом Кельми. Я вел себя отвратительно.

Много лет слушать Макаревича в моем кругу считалось дурным тоном.

Сегодня я охвачен главной, всепоглощающей идеей, сделать так, чтобы тот мир, про который пела Машина Времени, стал реальностью.

Пусть еще через двадцать лет.

Это реально. Это практическая задача. Такая вот машина времени.