Украинская патриотка, Ирина Довгань, которую 5 дней пытали в Донецке, теперь в безопасности. Женщина фото которой облетели весь мир сейчас в Запорожье вместе со своей семьей. Напомним, боевики захватили Ирину в Ясиноватой и обвинили в помощи украинским военным. Апофеозом пыток стал так называемый столб «позора» в центре города. К нему террористы привязали Ирину национальным флагом. Над женщиной могли поиздеваться вдоволь все желающие.

Волонтер Ирина Довгань провела в плену боевиков батальона "Восток", которые воюют на Донбассе, пять дней. Активистку и патриотку били, запугивали, привязывали к "столбу позора" посреди города, не давали еды и в то же время грабили ее дом. А она, оказавшись в безопасности, жалеет своих мучителей и не просит никакой помощи.

В интервью для ТСН Ирина рассказала, как пережила это время и кто помог в ее освобождении.

- Вас когда взяли, Вы поняли, за что?

- Да, поняла. Наш знакомый вез сумку со школьными вещами моей дочери и с этим планшетом (где были компрометирующие Ирину фото, - прим. ред.). Его задержали, и он пропал. И я где-то догадывалась, что теперь может быть. И муж мне сказал: немедленно выезжай. Но я понимала, что вполне возможно, на блокпостах мои фото уже есть. В той зоне мы уже информированы лучше, чем люди, которые здесь не живут. И мы знаем, как подобные вещи происходили в других городах, которые уже были оккупированы ДНР. Я металась по двору, гладила свою собаку, и был момент, когда я была готова все бросить и уехать быстрее… Но глупая женская сущность: я не нашла одного из котов. Никакого подвига с моей стороны! Люди сейчас пишут мне такие искренние вещи, а я ведь никакой не герой! Я попала в «халепу», и сама себе говорила: ты совершила ошибку, выйди из нее достойно.

- Вас когда взяли во дворе, что было дальше? 

- Их было три машины. Когда на меня еще не надели балаклаву (так, чтобы я ничего не видела), я отметила, что одна машина стоит с тыла у меня в огороде, еще одна через несколько домов впереди, одна сзади, и еще машина, в которую меня посадили. Мы уехали, а в доме продолжался обыск. Флаг Украины, другой компромат, материальные ценности, документы – все это следом приехало, а что-то – и вовсе на следующий день (документы с фирмы мужа, жесткие диски, фотографии строительных объектов – муж занимается строительством – все это потом пришло). В машине со мной вообще ни о чем не говорили. А потом мы приехали в какое-то милицейское или воинское здание, там даже площадка в украинских цветах была, высокие ворота с охраной… Меня пристегнули к батарее отопления в одной из комнат, а уже вечером повели на допрос.

- Как проходил допрос?

- Все это время я думала, как буду отвечать на их вопросы, удастся ли обойти острые углы. Но там работали профессионалы… В кабинете, куда меня привели, было три человека. Один – явно из России. Я к нему обратилась и спросила: «Если Вы любите своего Путина, почему я должна его любить?» А он долго молчал, а потом повернулся в мою сторону и ответил: «А кто вам сказал, что я люблю Путина?». И вышел из кабинета. А двое украинцев-следователей меня допрашивали попеременно. Они были достаточно корректны, было ясно, что оба с высшим образованием, они в этой сфере, может, раньше работали. Один из них, помню, сказал: мое дело – обеспечивать правовое поле, я ненавижу войну. Это, мол, не мое, я для другого учился… Они, такое чувство, выполняли четко свою работу. Их интересовали наши доходы, деньги, документы. У отца мужа случился инсульт, он очень быстро уехал. Ничего с собой не взял. А я осталась дома, и все деньги тоже были дома. Я их разложила по разным тайничкам, но все нашли. Все, понимаете? Дом, когда я туда вновь попала, был в ужасном состоянии. Перерыли все. Нашли все. Специалисты, видимо, по обыскам…

- Что было после Вашего общения со следователями?

- Меня опять отвели под конвоем к этому радиатору на третьем этаже и пристегнули к батарее. А утром ворвались осетины (это впоследствии, когда я спрашивала, почему меня отдали на расправу мусульманам, следователи сказали, что, мол, это были не мусульмане, а осетины. Они, говорят, христиане…). Они меня поволокли вниз, на первый этаж. В комнате было человек двадцать, могу ошибаться. Люди постоянно заходили-выходили. Вначале не били. А потом, как оказалось, они взломали мой планшет. Там специальные люди над этим работают. Моя переписка с волонтерами, с Татьяной Рычковой, с Мирой Корнилковой, все им стало доступно. От меня требовали назвать их адреса, телефоны. И их очень разозлили мои фото с вещами, с этим камуфляжем, "дубками", продуктами, что мы передавали нашим военным. А вскоре на одном из файлов в планшете нашли скрин-шот с фото одного из их боевиков. И этот же человек, Заур, находился здесь! Он жутко разозлился. Я валялась на полу, а осетины вели себя как нелюди. Никто не сказал: да оставьте вы бабу в покое, даже на таком уровне. Это был ужас. Заур достал пистолет и сказал: сейчас ты мне, с*ка, расскажешь, кому ты меня сдавала. А я это фото просто сохранила, чтобы показать людям, что у нас воюют осетины! Откуда я знала, кто это конкретно? Он выщелкнул из револьвера все патроны и стал, знаете, так, стрелять вхолостую над моим ухом, потом над другим. Щелчки очень громкие… Я практически перестала слышать. Они орут, а я не слышу. Кричу – я не слышу ничего!! Потом этот Заур сказал – ты тварь, фашистка.

И тут они переключились на сексуальную тему. «Сколько ты хочешь нас? Десять, двадцать? Может, сорок? Как ты любишь, говори!». Вы представляете, что это за прессинг? Они вошли все в какой-то транс, орали «Зиг Хайль!», скажи «Зиг хайль!», говори, ты же фашистка, говори! И каждый орал мне это в уши. Все эти издевательства в комплексе меня привели в такой ужас, что я просто потеряла человеческий облик. И каждый что-то придумывал… Я кричала: не мучайте меня, убейте сразу, пристрелите. Не издевайтесь, сразу лучше убейте… Потом кто-то сказал: давайте мы ее поставим на передовую, привяжем к дереву, чтобы ее снарядами свои же расстреляли. А ему говорят: это слишком просто.

- И Вас повезли…

- Да, меня повезли на «Мотель». Сказали – вот, с*ка, сейчас ты на «Лексусе» проедешься, кайфуй. Мотель – это такая площадь в Донецке. Поставили возле столба, обмотали украинским флагом, «ушки» такие декоративные надели… Я попыталась опереться удобнее, они меня ударили прикладом. Остались кровоподтеки. Били и по ушам, и по ногам, и по груди. Подъехала машина с надписью «Аллах Акбар». Вышел человек, присел передо мной. И сказал: отойдите все, я ей сейчас прострелю коленную чашечку. Долго целился, потом выстрелил. Мимо выстрелил… Я думала: Боже, ну я же должна потерять сознание, почему я не теряю сознание, мне же так страшно…«Бабай» этот их подходил. Ходил вокруг, заглядывал в глаза. Может, ужас нагонял, что-то говорил, но я особо не воспринимала уже ничего.   

А местные женщины, которые меня били… Я настолько в ужасе была от осетинов, что дончанки меня даже особо не пугали. Я знаю этот менталитет. Ну, много у нас таких. Я косметолог, у меня много клиенток было. Со многими поссорилась. В Донбассе хватает таких. Так что я ожидала этого всего.

- Сколько Вы на площади находились?

- Несколько часов. Подходили и мужчины, и женщины. Мужики угрожали, некоторые говорили, мол, тебе бы свинец в глотку залить… Но дальше угроз не шло. А женщины – те били, плевали. Особенно запомнилась жуткая старуха с палкой, которая била меня ею по голове и по спине. Блондинку запомнила, которая меня по голове била кулаком. Та женщина, которая на фото оказалась запечатлена – тоже одна из самых агрессивных, которых я запомнила. А остальные – материли, плевали, обзывали, замахивались. Кто-то бил, кто-то просто замахивался, кто-то ударит ногой и пойдет дальше.А боевики за этим с удовольствием наблюдали. Для них это было просто шоу, потому что им скучно. И когда эти донецкие женщины меня били, плевали в меня, для них это было также великолепное развлечение – представляете, украинки – украинку… Представляете: выскочила озверевшая женщина, открыла багажник, выхватила оттуда помидоры, начала в меня ими бросать. Ей этого показалось мало, она схватила два помидора, подбежала ко мне – и в глаза мне эти два помидора. Понимаете? Она давила изо всей силы, она матюкалась в этот момент… Им это было такое веселье… Подъезжали на нормальных машинах люди, фотографировались на моем фоне. Выходят двое прилично одетых, дорого: в «Адидас», в белых носочках, с ай-фонами. Вначале один сфотографировался, потом второй… Сели в хорошую красивую машину, уехали. Девушки молодые чуть старше моей дочери, идут мимо, фотографируются – и это все время. Знаете, такое типичное донецкое шоу… Потом подъехала черная "Волга". Вышли оттуда люди в камуфляже. Они как-то отличались от остальных. Назвали позывной. Если не ошибаюсь, "Грузин", и сказали: мы ее увозим. И даже практически довели до своей машины. Я просила: убейте меня, пристрелите, не оставляйте меня с ними… А мне кто-то на ухо говорит: это было бы слишком просто. И тут осетины решили в последний момент меня им не отдавать. Произошел какой-то конфликт. И осетины меня увезли назад.

- Там Вам дали отдохнуть?

- Нет, все продолжалось. Какая-то дежурка, куда меня привели – там были все новые лица. Какой-то человек с абсолютно жутким оскалом, украинец, он мне снился на днях… Снова орали над ухом «Зиг хайль!». Какой-то «Фил» постоянно целился в меня через решетку, доставал газовый баллончик, требовал подойти и направлял мне его в лицо. Требовал открыть в глаза, но когда он нажал на баллончик, кто-то у него выхватил его… Снова били. Приехал опять какой-то осетин очень интеллигентного вида. Открыли решетку, он подозвал меня к себе. И с разгона ударил очень сильно ногой в грудь. Он был в мягком кроссовке, поэтому синяка почти уже не осталось, так, желтизна… Я отлетела в конец камеры, ударилась о стену. Минут десять дышать не могла, в грудной клетке очень болело и вдохнуть я не могла. А потом он подзывал меня еще несколько раз. И фотографировался на моем фоне. Это, кстати, единственный осетин, кто делал фото. Остальные старались «не светиться». Время от времени они отвлекались на других людей. Кого-то проверяли и отпускали, а вот одного мужчину не забуду. Как я поняла из разговоров, его задержали по звонку. Какая-то женщина позвонила на «горячую линию», назвала его фамилию и адрес, и сказала, что он залез в трусики к ее пятилетней дочери. Его привезли. Они били его так, что не передать… Когда меня били, это не так воспринималось, а тут ты смотришь со стороны. Он орал жутко, хрипел, каким-то гортанным криком кричал, а его била вся эта «дежурка», все эти бешеные мальчики. Я спрятала лицо, чтобы не видеть.  А потом его начали раздевать, и потащили куда-то. Я понимала, что за этим должно что-то последовать, но что дальше происходило, я не знаю. Я молилась, чтобы ничего худшего с ним не произошло. А он все время повторял: «Я ничего не делал, я ни в чем не виноват». Судя по голосу, это был не молодой мужчина. Никто ни в чем не разбирался…Потом меня за какие-то 300 тыс. грн начали опять автоматом толкать… Ну, отчетность наша волонтерская им покоя не давала. У меня же не было этих денег! Наконец, пришли опять эти двое «добрых следователей» «Востока». И резко, без разговоров каких-то особых, меня снова отвели на третий этаж. Мне разрешили умыться, и снова спала под своей любимой батареей…

Ночью ничего не болело, боль пришла на следующие сутки. И слух стал постепенно возвращаться, я стала лучше слышать. Вот только с ума сходила, в конвульсиях билась от каждого шороха.

- Сколько Вы там находились, и что было дальше?

- Почти трое суток еще я там была. В туалет выводили под конвоем, кормили два раза в день, какую-то кашу приносили, но я ничего не ела. О какой еде вообще может идти речь? Я ничего не хотела, воду только пила. Видела людей в других камерах по коридору. Запомнила свою тезку, Ирину. Она успела сказать, что ее «сдала» конкурентка по рынку за проукраинскую позицию. Это мы в туалете успели двумя словами перекинуться, пока охранник отвлекся. В конце туда, помню, привезли какого-то украинского солдата. Ему было лет 25-26. Его тоже били внизу, а на третьем этаже не трогали. Его посадили в комнату за решеткой к другим людям, а я находилась за углом в спортзале, прикована все это время. Меня несколько раз еще допрашивали. Спрашивали о документах на недвижимость. А у меня дом и квартира. Я спросила, зачем? Мне сказали, что там будут жить другие люди, которые пострадали от бомбежек. И я поняла, что надо готовиться к худшему, что меня просто не берут уже в расчет… Я мысленно общалась с дочерью, пыталась какие-то наставления ей передать, думала, может, услышит.

Просила прощения у мужа, за то, какие волнения ему я доставляю, как он будет растить один дочь… От меня требовали адреса активистов. Мне пришлось назвать адреса людей, которые выехали из города. Я прошу у этих людей прощения. Я же не герой… Если я не была уверена в том, что люди успели покинуть населенный пункт, я их не называла.

- Те фото с площади, где над Вами издевались, сыграли какую-то роль в Вашем спасении?

- Да, это была огромная удача, как оказалось. Я помню двух фотографов и профессиональную технику. Еще обратила внимание на абсолютно бесстрастные лица фотокорров. В один из дней за мной снова пришел следователь. Я начала плакать, умолять, говорить, что мне нечего больше им сказать. А он сказал: не бойся, все будет нормально. Мы спустились с ним, прошли через этот жуткий первый этаж, вышли во двор, пересекли какое-то асфальтированное пространство и вошли в другое здание. Там за столом проходило какое-то совещание, во главе стола сидел их главный, Ходаковский. Помимо него было человек 15 в военной форме. Были журналисты. Увидев меня, Ходаковский сказал: «Я не знал, что эта женщина находится у нас. Я глубоко возмущен тем, как ее здесь содержали и как с ней обращались. Я еще раз подчеркиваю, что мы не считаем преступниками и не арестовываем людей, которые помогают продуктами и одеждой даже противоборствующей стороне». Вообще, я все это прокручивала неоднократно. Это какой-то большой театр, где есть хороший следователь-плохой следователь, хороший военный-плохой военный и т.д. Он мне при журналистах вернул ключи от моей "Элантры" и торжественно отдали мой планшет. Положили лист бумаги, и я написала, что у меня нет никаких претензий, и что мне все вернули. Меня забрали журналисты к себе в гостиницу и охраняли меня всю ночь. Я сразу позвонила мужу, сказала, что у меня все нормально, что я уже на свободе. Очень коротко общались. Журналисты буквально заставили меня пойти в кафе, и там Эндрю Крамер оплатил мне тарелку ухи. Я же пять дней ничего не ела, поэтому аккуратно заказывала. Крамер же оплатил из своего кошелька мой номер, я видела. Дважды он ночью поверял, на месте ли я. Он очень волновался. Говорил: «Если Вас отпустили одни, это не значит, что Вас не заберут другие». И все время повторял: «Мы не сможем Вас защитить, Ирина, мы не сможем Вас защитить…»

А я сказала: я не брошу свою собаку, она просто умрет с голоду. И коты. У нас на улице не осталось практически людей. Я не могла оставить животных… Утром приехали эти два следователя «Востока». Как я поняла, они сделали "коридор" под Ясиноватую. А там никто друг другу не подчиняется. «Коридор» сделали на 15 минут… Они сели вперед, и мы приехали к дому. Помните, я писала расписку, что мне все вернули, и у меня нет претензий? Когда я вошла в дом, я поразилась. У нас небольшой двухэтажный дом был. Там было перерыто все, выгребли все из шкафов, забрали все, что нравилось, остальное выбросили. На двор. Выдрали с кишками встроенный в нишу телевизор, ложки с тарелками забрали! Кухонную технику всю вынесли…

Вот я подобрала во дворе какую-то одежду, и что-то просила у этих следователей еще в трансе… Говорю: ваш же шеф, Ходаковский, обещал, что мне все вернут. Я обычная женщина в конце концов, которая любит свои кухонные приборы… Они просто отвернулись и сказали: «О чем Вы, Ирина, говорите?! Радуйтесь, что Вы живы…» Я забрала одежду какую-то, трех котов (одного уже пристроила в Мангуше, спасибо друзьям), собаку, и мы поехали. Аквариум с рыбками остался, сад красивый был, мы же 20 лет душу вкладывали в этот дом. Вы не представляете, насколько это больно. Квартиру бросить жаль, а бросить 12 соток земли, каждый комочек которой ты пропустил сквозь пальцы…

- Вам предлагают сейчас помощь?

- Очень много людей пишут. Но я хочу сказать – я же не совершила ничего героического. Мы с мужем нормальные здоровые люди, оба здоровы. У нас есть еще небольшой вклад в банке. Мы оба можем и будем работать. А то, что происходит сейчас в Украине, ужасно. И есть огромное количество людей, которым гораздо хуже, чем нам. Мне один из корреспондентов говорил: Ваше правительство обязано Вам помочь. А я считаю, что у правительства есть, куда тратить деньги. Пусть каждая копейка идеи на победу. Это не бравада, огромное спасибо всем кто меня поддерживает. Я не в состоянии ответить каждому. Но я действительно всем очень благодарна.

- Как Вы прощались со своими сопровождающими?

- Когда они меня вывозили, мы уже говорили на какие-то отстраненные от войны и издевательств темы. У каждого из этих следователей по двое детей, оба… ну, нормальное впечатление производят, если все прошлое забыть. Я не знаю, стоит ли об этом говорить, может, у них неприятности будут… Мне показалось, что им очень нелегко. Какие-то внутренние противоречия, души у них разорванные, что ли, не знаю, как сказать… Эта война, она тяжела для всех. Это огромная трагедия для нации.Когда мы выехали за территорию Донецка, они остановились на нейтральной территории, и один из них сказал: все, мы не можем здесь находиться. Я протянула руку и попрощалась с ними. А потом мы обнялись с одним из них, из этих «востоковцев» на прощание. Совершенно искренне. Не знаю, может, он не так виноват, как другие. Есть более жестокие люди в этой войне. Пусть меня украинцы простят за то, что я обнялась с нашим врагом… Они тоже люди, и их судьбы искалечены куда больше нашего. У нас есть Родина, любовь и вера в будущее. А у них – какая-то идея, которая в любой момент может рассыпаться на мелкие кусочки. И их дети будут иметь отцов с полностью разрушенной психикой.