Самый простой способ полемики – перейти на личности и навесить на оппонента какой-нибудь бессмысленный, но обидный ярлык. Самое нынче распространенное, при всей видимой нелепости, личное оскорбление, по-ленински: «А ведь вы, батенька, изволите быть русофобом». Такая наклейка прекрасно заменяет любые недостающие аргументы и действует безотказно – противнику остается только тяжело дышать открытым ртом. Тут кончается искусство, и дышат воля и судьба.

Возразить нечего, потому что в споре по существу плевок промеж глаз – не предмет для возражений. Впервые я столкнулся с этим методом ведения ученых споров лет пять назад, когда на какой-то теоретической конференции нарвался на российского пропагандиста Алексея Пушкова, тогда директора чего-то телевизионного, сейчас заведующего сношениями Госдумы.

В те времена идеология путинизма только вырисовывалась в общих чертах и еще не было освобождающего понимания того, что «Россия – не Европа». Поэтому Пушков в своем выступлении усердно обсасывал мыслишку о том, что современная Россия есть воплощение сокровенных грез лучших умов Европы.

Я несмело возразил, что вековечный спор западников со славянофилами вроде бы не закончен, счет ничейный, и пора бы определиться с цивилизационной пропиской – умозаключения, может быть, не бог весть какие оригинальные, но их форма была вполне корректной. А в ответ он мне сунул русофоба – вот так, ничтоже сумняшеся! Аргумент под самый дых.

Как писал Василий Шукшин, срезал! Я, конечно, тыр-пыр: а что вы, собственно, имеете в виду – страх перед Россией или патологическую ненависть к русским? И то, и другое значение у этого слова есть, но с чего вдруг? Историю государства российского я знаю уж точно не хуже Пушкова, культуру люблю так же выборочно, как, скажем, французскую, но разбираюсь в ней не в пример фундаментальней и глубже. Ненависть – это вообще такое интимное чувство, которое можно испытывать только к конкретным обидчикам. Кто серьезно ненавидит народы, страдает тяжкой патологией, и место ему в психушке.

С тех пор обвинение в русофобии стало таким расхожим местом, которое заменяет знания, необходимые для полемики. Под каждой нелицеприятной для системы статьей в интернете можно найти гроздь комментариев, представляющих собой вариации на тему русофобии автора. В этом смысле режиму Владимира Путина удалось то, чего не удавалось никому из предшественников, даже «великому» Сталину. Коммунистический режим был по инерции как бы интернационалистским – кто его критиковал, в лучшем случае показывал «звериный оскал антикоммунизма». Путину удался крутой фокус опытного наперсточника, фокус подмены понятий. Свой персоналистский, в сущности глубоко антинародный блатной режим, основанный на круговой поруке воров в законе, он успешно выдает за вершину национального бытия, за осуществление десятилетиями подавляемых чаяний народа.

Тот, кто бездумно отводит любую критику системы как русофобскую, не только экономит на изнурительном процессе мышления, но и обижает многочисленных соотечественников нерусского происхождения. Да и самих русских обижает, делая их главными ответчиками за все дурное, что проделывается с государством. Все – заложники, но только русские за все в ответе.

Даже самые сильные припадки падучей не длятся вечно, рано или поздно они кончаются то ли смертью, то ли приходом в себя. Однажды пройдет напускной морок, спадет и кровавая волчья пелена с глаз россиян, и они увидят окружающий мир во всей его неприглядности. Тогда и бросятся искать виноватого, главного ненавистника и недруга России. А он вот он – у всех на виду и всеми любим.