Аплодисменты украинскому президенту в Конгрессе США не должны вводить в заблуждение: и американской элите, и Западу в целом сейчас не до нас. Соединенные Штаты уже две недели участвуют пусть пока ограниченной по масштабу, но все равно недешевой военной операции в Сирии и Ираке. Надежды Вашингтона избавиться от более чем десятилетнего прямого вовлечения в ближневосточные дела, разбились о фанатичную жестокость исламистских боевиков из движения Исламское государство Ирака и Леваната (ИГИЛ).

Несколько лет назад, когда Владимир Путин объявил о намерении запустить Евразийский союз с 1 января 2015 года, у специалистов по России на Западе не было сомнений относительно причин выбора сроков. Они знали: в Москве посчитали, что с середины 2015 года американцы, избавившись от бремени военной операции в Афганистане, добившись относительной стабилизации Ирака, и дождавшись окончательного затухания Арабской весны, получат свободные ресурсы для нового сосредоточения на Евразии. То, что администрация Барака Обамы стремилась поскорее высвободить военные, финансовые и дипломатические ресурсы для концентрации на сдерживании все более очевидного китайского экспансионизма в азиатско-тихоокеанском регионе, в Кремле почему-то предпочли не учитывать. Как бы то ни было, до Евразии у американцев руки все равно не успели дойти.

Агрессивная реакция Кремля на победу Майдана, в которой российские аналитики усмотрели начало игры по окончательному низведению России в разряд второстепенных государств, оказалась ничем не оправданной линией поведения, которая сама по себе в значительной мере привела к тому, чего Путин опасался: активизации американского присутствия в Восточной Европе. И тут на первый план мировой политики вышла новая аббревиатура, по степени связанных для западного человека негативных ассоциаций, справедливо заменившая пресловутую Аль-Каиду.

Бурное развитие радикального политического ислама как новейшей массовой тоталитарной идеологии рано или поздно должно было породить выходящее за рамки национальных границ движение, способное взяться за решительное переустройство всего региона. Подобно тому, как в 20-е-30-е годы минувшего века фашизм в Европе стал реакцией консервативных обывателей на размывание привычной картины мира и тотальную неуверенность в завтрашнем дне, воинственный исламизм суннитского большинства в регионе вобрал в себя и эхо столетних конфликтов и претензий к иноверцам и инородцам, и протест против чрезмерного внешнего вмешательства, но более всего – страх, связанный с разрушением под действием глобализации традиционных мусульманских общин. ИГИЛ – это доведенная до крайности мечта о стабильной общине - "умме", основанной на жестком соблюдении религиозных предписаний, свободной от соседства с "другими" (будь то курды, христиане или шииты) и включающей в себя известные элементы имущественной уравниловки. По сути, это крестьянская война ХХІ века. Во время крестьянских войн прошлого в Европе тоже все ответы искали в Библии, активно резали евреев как очевидно других и добивались через вооруженную борьбу буквальной реализации пророческого "и последние станут первыми". Кстати, эхо такого бунта можно расслышать и в феномене ДНР/ЛНР.

Естественно, столь серьезный вызов всей системе международных отношений на Ближнем Востоке не мог остаться без серьезной реакции Запада. В отличие от коррумпированного и серьезно завязанного на активы в ЕС и США режима Путина, с вождями исламистской "крестьянской армии" не поторгуешься и не договоришься. Плюс на Западе, всерьез не веря в военную угрозу со стороны России, с ужасом обнаружили в рядах ИГИЛ немалое число граждан ЕС – потомков мусульман-мигрантов из Северной Африки и с Ближнего Востока. Мусульманская молодежь во Франции, Германии, Великобритании, причисляющая себя к "новым отверженным", и так доставляет немало головной боли правительствам стран Европейского союза, а тут ее представители получили боевой опыт и поддержку для экспорта священной войны в Старый свет.

В этой ситуации Россия для Запада - не враг, а союзник, пусть и весьма неудобный. Во-первых, заметно возросшее за последние годы влияние Москвы на ближневосточные дела американцам нужно как минимум нейтрализовать. ИГИЛ объективно является врагом для РФ. Однако если авантюристам в окружении Путина удастся убедить его начать аккуратно помогать исламистам, чтобы заставить США поглубже увязнуть в регионе, то ситуация для Вашингтона и его союзников значительно осложнится. Плюс ориентирующиеся на Москву шиитский Иран и алавитский режим Асада в Сирии также являются важными союзниками в борьбе с суннитскими головорезами. Напрямую союзничать с обеими силами США в силу давних взаимных претензий не могут. Другое дело - делать это через Россию. Наконец, сотрудничество в борьбе с ИГИЛ с Кремлем станет сигналом и для тайно финансирующего исламистов Катара, что ради уничтожения радикалов Вашингтон может пойти на пересмотр старых союзов и сблизиться через РФ с Ираном (благо, тамошнее относительно либеральное руководство сворачивает постепенно ядерную программу), чего как огня боятся суннитские нефтяные монархии.

Все это означает, что прагматичные интересы безопасности вынуждают США даже в большей степени, чем ЕС, стремиться к локализации украинского кризиса и нахождении почвы для ситуативного сближения с Москвой. Это не означает потепления отношений: ни Россия, ни США к этому не готовы, в обеих странах риторика холодной войны удобна политическим элитам. Однако и эскалации противостояния на Донбассе через серьезную военную помощь Украине американцы допускать не намерены. Ближний Восток прочно вытеснил украинский кризис с первого места в глобальной повестке дня. Это означает неизбежность его заморозки до момента нового изменения баланса сил и интересов между ведущими мировыми державами.