"Церковь закрыли, разграбили, пришлось уехать", - рассказывает по дороге в лагерь беженцев пастор евангельской церкви из Алчевска Игорь Цяцька.

Он духовный наставник и попечитель импровизированного поселения донбассцев на столичных Выдубичах.

Добраться до лагеря, который затерялся среди складских помещений, без проводника не реально.

"У нас в Перевальском районе больше донские казаки влияют, чем "ЛНР", - продолжает пастор. - Те "послали" "ЛНР" и обещают навести свой порядок.

Это еще страшнее, чем "ЛНР", и страшнее сталинских времен. Поперестреляют половину людей. На большее, простите, ума не хватит. Людей убивают, имущество грабят. Сказали, что будет там одна православная церковь. Я в июне собрал вещи и выехал. Мы думали, что вернемся - украинская армия ведь наступала. А потом, с этими мирными соглашениями, поняли, что уже вряд ли. Там идет полнейший грабеж и опустошение. Пока им платят деньги.

Потом поуничтожают друг друга, и будет там пустыня Луганская и Донецкая. Дороги взорваны, дома взорваны, старики с июня пенсию не получают".

Летом в промзоне на Выдубичах обитали примерно 80 детей и 250 взрослых. Сейчас остались 15 малышей и около ста взрослых. Все были уверены, что жизнь в ангаре - "это только до осени, ведь к сентябрю АТО завершится".

А сегодня в воздухе повисла обреченность.

На территории есть санузел, горячий душ, трехразовое питание. Но спать на "нарах" в неотапливаемом помещении холодновато.

Единицы нашли работу и жилье в селах под Киевом. Некоторые перебрались в менее дорогие регионы Украины. Но чаще все-таки возвращаются назад. В серую зону, под обстрелы.

"Первое время дети падали на пол, если гром гремел или самолет пролетал, - говорит беременная Светлана. - Но в Донецке еще хуже. Там ребенка моих знакомых увезли к бабушке в мае, когда только это все началось. Потом вроде пришло затишье, и мать забрала дитя назад, в Донецк. Только привезли - ребенок начал заикаться. А в дом моего дяди попала мина, крышу снесло. Но все, слава Богу, живы".

Светлане рожать в ноябре.                        

"Но точно не скажешь, может, и раньше. Переживания... ", - продолжает 32-летняя женщина. У нее в волосах заметна первая седина.  

С началом осени начал "температурить" ее 2-летний сын - три одеяла ночью в ангаре не выручают.

Светлана приехала из Донецка с мужем "колясочником" (после аварии он без обеих ног), сыном и 73-летней бабушкой. Идею приехать именно сюда подала бабушка - она прихожанка протестантской церкви, которая их приютила.

Сорвались с насиженных мест в июле. С тех пор мужа Светланы не раз показали"по ящику". Как-то позвонил кум: "Видел твое интервью, ну ты и выдал: "В Донецке власть захватили урки". Не вздумай тут теперь появляться".

А Света и не думает. Все пенсии и пособия этой семьи из 4 человек составляют около 3 тысяч гривен в месяц. И те на оккупированной территории уже не выдают...

"А люди все равно едут. И туда где взрывы, и туда, где тихо. Если нет вариантов", - говорит Светлана.

18-летней Яне до родов остается две недели. Она сирота. Сидит у входа в барак с одеждой. Вещей сердобольные киевляне нанесли - горы. Яна ведет учет - пока женщины перебирают "секонд хенд", она делает пометки в тетрадке.

"Муж у меня строитель, - рассказывает Яна. - Работу дают без оформления. Где кинут, где не заплатят. Меня на учет не хотели ставить. Футболяли из больницы в больницу. Намекали, что мы без денег, таких нигде не хотят. А потом пастор попросил, и меня поставили на учет. Куда с ребенком выпишусь - не знаю. У нас в ангаре жил ребеночек, которому годик, а новорожденных пока не было. Я ходила на прием к Кличко. Самого не видела.

Дали бумажку, ручку, сказали написать заявление. Просила материальную помощь или комнату в общежитии. Но комнату - лучше. Обещали ответ через месяц. Комнату не обещали".

Ухожу из лагеря вместе с тремя девчушками. Они в приподнятом настроении. Всем - лет по двадцать. Шагают налегке - каждая несет по пакету.

Делятся радостью - нашли домишко в Боярке на троих и устроились на работу в новом супермаркете.

"Только не снимайте. А то еще люди увидят, что мы бомжи," - говорит одна.

"У меня даже мама не знает в каких условиях я жила", - продолжает ее подружка.

"Домой уже не вернемся. Там одного пастора забили на смерть, еще одного сожгли", - рассказывает третья.

Объясняют: не нужна жалость, тяжела милость. Хотят просто жить. "Как все".