Люстрация

На фоне падающего рубля тянет поговорить об экономике – чего это он падает. Но разговор этот для понимающих короткий, а для непонимающих – бесполезный: стоимость РФ (а значит и стоимость рубля) определяется стоимостью российской нефти: вся остальная экономика (по большому счету, конечно) производна, сводится к "переработке" нефтяной ренты. Нефть падает – с ней падает и рубль. Другой-то экономики не создали, наоборот – вытоптали и ростки предпосылок к ее развитию. Так что здесь говорить особо не о чем.

Зато есть другая тема: как будто менее актуальная, но в реальности более серьезная. Она звучит в последнее время всё чаще – люстрация.

То говорят, что беды наши от того, что вовремя кого нужно не отлюстрировали. То мечтательно причмокивают в предвкушении будущей люстрации: ну уж я его пролюстрирую! По первое число! Мало не покажется! И его! И его! И ее! Голоса миролюбцев в этом хоре наслаждающихся сладостью мести (пусть и будущей, пусть и воображаемой, а все равно приятно) как-то теряются. Да, и в самом деле, не до мира здесь. Гнать поганной метлой!

Энтузиасты люстрации упускают из вида несколько важных обстоятельств.

Первое: замена грязных на чистых имеет смысл только, если чистые сами не начнут грязниться. То, что человек не брал взяток чаще свидетельствует о том, что ему взяток не давали, а не о кристалльной чистоте совести. Беспартийные далеки не все были образцами высокой гражданственности. Наоборот – большинство из них были не антисоветчиками в душе, а обычными "пофигистами".

Второе – сам по себе запрет на занятие должностей в госаппарате не является даже наказанием (местью). Если сидевший в кресле чин сумел набить себе "подушку безопасности" (деньги-связи), то он и без государевой должности сумеет принести обществу немало вреда и уж точно – никакой пользы. Уйдет в частный бизнес, создаст частное СМИ – и только держись.

Третье – для выполнения чиновничьей работы (как и любой иной) нужны склонность ей заниматься и умения ею заниматься. Ни того, ни другого нет у усредненного композитора по призванию, у усредненного математика по призванию, у усредненного учителя по призванию. Государству (любому) нужно определенное количество клерков, и их не набрать из высоколобых интеллектуалов.

Этих трех факторов достаточно, чтобы понять: задача не в том, чтобы отогнать от кормушки плохих. Задача совсем в другом.

Задача в том, чтобы установить за кормушкой строгий контроль, мешающий кормящимся от налогов наращивать излишний жир. Доступ к креслам должен быть предоставлен не тем, кто не имел шанса измазаться от сидения в них, а тем, кто понимает, что кресла грязны и требуют от сидящего повышенных мер гигиены. Проще говоря, к креслам должны допускаться не безгрешные, а кающиеся. Безгрешных нет. А тяжесть грехов конкретного человека свидетельствует не столько о его греховности, сколько о "неудачливости" – просто жизнь дала ему возможность грешить больше.

И наконец, решая судьбу того или иного человека, мы должны руководствоваться не соображениями мести (мы любим называть их "желанием справедливости"), а стремлением помочь этому человеку полнее раскрыть свой потенциал, а обществу – получить выгоды от его самореализации.

Что это означает на практике? Что опытный и талантливый, но бессовестный чиновник должен работать под бдительным оком людей совестливых. Которые к тому же и достаточно мудры, чтобы не дать себя обмануть (а обманывать их, конечно же, будут – и очень искуссно; бессовестные люди на это вообще большие мастера).

Но еще важнее здесь то, что мы в большинстве своем алчем простых решений. Даже те, кто по роду своей профессиональной деятельности понимает, что хорошая вещь имеет очень сложное устройство – например, системотехники, когда речь заходит о государственном устройстве, хотят решить все вопросы очень просто. Топором, но ни в коем случае не пинцетом.

А топором даже современные часы не сделаешь. Что уж говорить об обществе! Тут нужны иные подходы.