"Одним из выступающих на конференции был журналист Аркадий Бабченко. Аркадий прошел две войны в Чечне, будучи военнослужащим. Затем, уже во время конфликта в Грузии и на Украине, он работал журналистом.

В одном из интервью Аркадий рассказывал о том, что «вирус войны» затягивает людей тогда, когда у человека появляется мотивированность. Пока ее нет – войну еще можно остановить. Если война продолжается какое-то время, и появляются погибшие с обеих сторон – остановить войну уже практически невозможно…

Аркадий Бабченко: На первой войне у меня мотивированности так до конца и не появилось, потому что, мне 19 лет было. Я просто до конца не понимал, что происходит. Первая война она больше ассоциируется не столько с войной, а с концлагерем. Потому что 96-й год это был самый расцвет дедовщины, просто махровейшей дедовщины.

Молодняк, который туда приезжал…ну, вот к нам в роту привезли молодых 10 человек. На следующий день 8 сбежали сразу, с постели в тапочках в кальсонах, они сбежали. Мы, молодняк, который там был, мы все были затюканы до такой степени, что война не особо осознавалось. У меня мотивированность появилась во вторую чеченскую компанию. В нашем батальоне, было трое москвичей, один из них Игорь. Мы с ним познакомились в Царицыно, в военкомате. В 5 утра, когда мы ехали в военкомат. Мы ехали по контракту на вторую Чечню.

Мы с ним познакомились и так с самой Москвы и доехали. И он погиб через неделю после шестой роты, примерно в том же районе. Через неделю начался очередной бой, он продолжался три дня под Шаро-Аргуном. Один из самых сильных столкновений. Игорь там погиб одним из первых. Там все было абсолютно также по-дурацки, как на всех войнах, которые Россия ведет. Нас должны были выводить с гор. Командир полка поехал проверить дорогу на уазике. Его обстреляли. Он послал взвод посмотреть откуда стреляли. Взвод поднялся на сопку. А там оказался очень сильный укрепрайон.

И их почти всех положили. Игорь там погиб. Я просто помню, как я сошел с ума. Я помню момент, как у меня не было ничего кроме ненависти. Все чувства ушли. Кстати, то что мы думаем здесь в мирной жизни, будто бы знаем, что такое ненависть, это не так. Ничего подобного. Ненависть — это сильнейшее чувство. У меня кроме ненависти ничего не осталось. Я хотел убить всех чеченцев. Вообще всех. Детей, стариков, женщин. И желательно своими руками.

У меня было желание своими руками. А потом умереть самому, потому что других желаний не оставалось. Это проблема каждой войны.

Любую войну еще можно остановить в самом начале. И это, кстати, касается украинской войны. Где-то я думаю, в зависимости от интенсивности боевых действий, примерно от 2-3 недель до месяца еще есть возможность остановить весь маховик войны, пока не пошли трупы и не начались личностные отношения, т.е. ненависть.

Вот когда погибли люди с обеих сторон, и когда появилось желание мстить, желание убивать, войну остановить уже невозможно никакими политическими средствами. Она может остановиться только сама, пока эта ненависть не прогорит. Вот это, наверное, главное во всех этих войнах. Это нужно понимать. Потому что тот, кто войну начинает начать он ей может, но остановить её уже не сможет никто. Прошу прощения. Я больше не буду говорить. Извините. Спасибо". 

Мое выступление на конференции партии "Яблока" - Война в Чечне, 20 лет.