Школьные коридоры тихие, не звенят…

…— Значит, подтверждаете? Цель визита — неполитическая, раздача подарков к празднику нашим детям-сиротам и полусиротам.

Сергей Николаевич Бороденко, директор лицея «Успех», подробно переписывает данные моего паспорта и редакционного удостоверения в блокнот. (Для отчета перед комендатурой, что ли?) Из подставки для ручек и карандашей на его рабочем столе торчит флажок ДНР. А лестничная площадка между школьными этажами краснеет наглядной агитацией: над флагом Новороссии — предупреждение: «Донбасс никто не ставил на колени и никому поставить не дано!»

Бороденко преподает здесь историю с 1993 года. Но реализовать управленческий и прочий потенциал получил возможность лишь сейчас, как активист митингов за «народную республику».

— Хочу возвратить лицею прежний статус Новоазовской общеобразовательной школы номер один!

— Понижение уровня? Зачем? — недоумеваю.

— Надо быть, а не казаться, — назидательно произносит Сергей Николаевич.

Кончился, кажется, «Успех». Директор сейчас расшибается в лепешку, чтобы обеспечить до занятий горячий чай с булочкой, а после — какой-никакой бесплатный обед. Хватит простым советским людям в провинции у моря плодить буржуазных карьеристов! Прежняя директриса, Ирина Константиновна Святченко, энтузиастка, умница, отказалась сотрудничать с ДНР и уехала. Другую инициативу Бороденко — срочно, до конца учебного года, перевести преподавание с украинского на русский язык — пока сдерживает родительский комитет: «Дети привыкли! Им же поступать!» По умолчанию — в украинские вузы, к «карателям».

Об «Успехе» и последних веяниях в деле воспитания местного подрастающего поколения мне удалось узнать еще накануне. Из заметки в газете «Родное Приазовье»: в спортзал лицея отгрузили гуманитарную помощь, предназначенную для питания детских садов и школ района. Но кто-то под покровом декабрьской ночи похитил оттуда «96 банок рыбных, 90 молочных и 72 банки мясных консервов на общую сумму 3500 гривен». Воров не нашли.

В дом к моим новым друзьям, где мы разбирали сумки с подарками из Киева ко дню Святого Николая, заглянул 12-летний Андрей и замер, услышав веселое, непедагогичное: «Ну, первому повезло, выбирай что душе угодно!» Андрюшу и младшую сестру растит отец, мама умерла. Сейчас семье совсем плохо: ни зарплаты, ни пособий.

Настольная игра, блокнот, фломастеры, кулек конфет

— И открытку можно?

«Раскладушка» подписана детской рукой — «Дорогой друг!» По свободному пространству летят немного кривые снежинки, сердечки. Андрюша прячет ее под олимпийку.

— Мы тоже в классе поздравления отправляли, — признается. — Только не такие. Треугольники ополченцам. Учительница просила всех рисовать флаг ДНР и желать победы.

Папа Андрея голосовал за государственную независимость от Украины.

Опять власть меняется

Пока бродим по инстанциям, согласовывая поездку в село Приморское, куда возвратили к опекунам и бабушкам-дедушкам 23 ребенка из расформированного специнтерната (закончились средства на содержание), в Новоазовске происходит стремительная смена руководства. Четыре джипа и куча автоматчиков доставляют из Донецка наместника. Фамилию его пока не знает даже председатель райсовета Павел Иванович Андриенко.

— Скоро представят! На утреннике! — в сердцах бросает Андриенко. — Журналистская аккредитация в ДНР у вас отсутствует, мне правильно передали?

— Ага, — признаюсь без угрызений.

— Побеседуем, только неофициально, — неожиданно соглашается он.

С другой стороны, у «Димы» (так называют теперь уже бывшего военного коменданта из местных, Дмитрия Бережного) и Олега Сидоренко, исполнявшего обязанности городского головы, больше вообще полномочий нет, а у Павла Ивановича пока есть, должность-то выборная. И он с коллегами-депутатами служит буфером: чтобы удары принимать, сохранять остатки инфраструктуры, о беженцах заботиться, о бедствующих детях и пенсионерах. А сами денег с июля не получали! Но в ДНР, как оказалось, российская модель народовластия — районные советы хотят упразднить…

В кабинете Андриенко (предложил обратить внимание особо!) по-прежнему висит сине-желтый герб района. Похоже, председатель райсовета решил донести до общественности какой-то важный месседж:

— Вы там, в Киеве, нас отталкиваете, ребята! Не имеет права государство так поступать с территориями, в «серую зону» превращать. Держаться будем до последнего!

И вдруг без перехода вспоминает о похоронах пограничника-прапорщика, погибшего при минометном обстреле, пока Новоазовск еще оставался украинским форпостом на юге Донецкой области.

— Процессия в тысячу человек, не меньше. Мы вместе с Олегом Сидоренко идем, а рядом малыш повторяет: «Моего папу хоронят! Он полежит немножко, потом встанет. Такая игра!». Как наших пацанов с морской заставы расстреляли с катеров, знаете? Приблизились и в упор.

— Чьи катера, Павел Иванович? — растираю по щекам злые слезы.

— Чьи?! — передразнивает он. — Украинская армия просто предала Новоазовск! Стояли здесь до 27 августа, люди воду бойцам носили, а они ночью неожиданно снялись, уехали. Пять танков российских вошли только в три часа дня. После этого мы — сепаратисты?!

Спрашиваю, что известно о судьбе депутата райсовета Василия Коваленко. Летом 2013 года он помогал расследованию «дела рыбаков», о котором писала «Новая газета» (см. № 86 от 07.08.13, «Идет война азовская»). Летом 2014-го — бесплатно расселял и кормил в пансионате «Бирюса» в селе Безыменном сотни земляков из Славянска, Краматорска, позже — Горловки, Донецка, бежавших от обстрелов. Однажды в благодарность Коваленко переселенцы сорвали с флагштока украинский «фашистский» флаг… Он поднял флаг снова. Потом депутата забрали, как водится, вооруженные и неизвестные. Избили.

— Сломали нос, ребро. Мы встретились, Василий жаловался, — подтверждает Павел Иванович, отводя взгляд.

В сентябре приехали на джипе, приказали Коваленко «следовать рядом». И с тех пор депутата никто не видел. Только мелькает в Безыменном его ВАЗ со свежей надписью «Полиция ДНР» и людьми в камуфляже. У Василия Васильевича осталась семья: четверо детей, шестеро внуков.

—…Ну зачем так сразу: «Еще больше сирот стало». По моей информации, Коваленко жив, — произносит Андриенко.

Пора прощаться. Иначе Павел Иванович опоздает на аудиенцию к наместнику.

Дети, птицы и оружие

Едем в прифронтовое Приморское, в школу. Лавируем между блоков для укрепления береговой линии, разбросанных на пути, как гигантские детские игрушки. Бетонные бока — в ромашках, голубях, надписях «Миру — мир!» и «Нет — войне!». Мне рассказывали, о блоки уже «спотыкались» машины ОБСЕ.

Но тут появляется танк без опознавательных знаков и чувствует себя хозяином положения. Не похоже на отвод тяжелой техники согласно условиям перемирия. Не в ту сторону путь держит. Прижимаемся к обочине.

…— У нас есть соседка, пятилетняя Маргоша. Когда «Грады» на окраинах работали, пробовала ее успокоить: ковер выбивают, не бойся! Она взглянула исподлобья: «Люда, ты что? Это же война. Я скоро вырасту, и мы поговорим». А потом прибегает взволнованная: «Нельзя отвечать «Дякую!» Плохое слово!» — «Кто сказал?» — «Дедушка!»

Люда не скрывает собственных проукраинских, патриотических взглядов, и в некотором роде ее семья — достопримечательность оккупированного Новоазовска.

В багажнике старых «Жигулей» трясутся пакеты с подарками, мы — на заднем сиденье, болтаем, будто знакомы тысячу лет. Давно пора было назвать инициатора затеи, да! Людмила Пархоменко все придумала, организовала сбор через социальные сети, причем в масштабах страны. Ей не инженером по охране труда на птицефабрике работать, а всеукраинской защитой населения от бездушия руководить. Хотя птица без нее тоже пропадет.

Поворот сразу за селом Качкарским открывается видом на мешки блокпоста, над которым гордо реет «триколор» и флаг, подобный георгиевской ленте. Широкоскулый, меднолицый боец — бурят? — тщательно изучает наши пропуска и паспорта.

— Что везем?

— Канцелярию и карнавальные костюмы! — не нарочно усложняю взаимопонимание. Людмила и Дмитрий, ее муж, объясняют лучше.

— А, Дед Мороз! — наконец машет гость Украины.

Следующий, ДНРовский блокпост минуем без проблем. Просто на какую-то минуту дуло автомата оказывается направленным в стекло салона, на уровне лиц пассажиров. Дима замечает, что так иногда здесь шутят — от скуки. Ну и чтобы не расслаблялись… У человека с оружием максимум прав и свобод.

Народная молва гласит: участие добровольцев из РФ сразу оплачивалось по высшей ставке, 800 долларов в месяц, расчет еженедельно. Снимали жилье.

Барышни спешно красили губы и «снимали» добровольцев. Но в октябре большинство уехало — погибать за 200 баксов, как местные, невыгодно.

Остались немногие.

Перед третьим блокпостом настигает звонок. «Девчонки, вы долго еще?» — интересуется директор школы Лилия Владимировна Котельницкая. У автобуса, который развозит сирот по соседним селам, график. А в учительской гостит ладно экипированный офицер-земляк по имени Саша с бело-сине-красным шевроном на рукаве. Оказался по случаю рядом, в Донецке…

— Мы переживали: что за ребята в специнтернате, как сойдутся с нашими учениками? Но они ласковые, послушные. И чего «задержку в развитии» установили? — недоумевает Лилия Владимировна.

Разновозрастная гвардия быстро строится в фойе, у занавеси из бархата, под вечным «С Новым годом!». Бледные личики, потрепанные обшлага, заскорузлые, не по размеру сапоги. Картинка из старой книги о военном детстве… Девочки ахают: лак для ногтей с блестками! Младшие шелестят шоколадом. Высокий, как тростина, мальчик всхлипывает: краски дали, альбома нет… Общее оживление: обещаем привезти на утренник торт. Понимаем: нужны одежда и продукты. Фотографируемся. Ко мне прижимаются две теплые, ушастые головы. «Я Алеша. Я Сережа». Автобус сигналит. Машем вслед. Все заняло от силы полчаса, но стоило долгой дороги.

В тот день подарки из Украины получили и вдова пограничника (детей она переправила в Бердянск, подальше от страшных воспоминаний), и вдова ополченца, которая теперь растит двоих сыновей в одиночку. Обе работают в Новоазовске продавцами, только в разных супермаркетах. Уже здороваются друг с другом через силу.

Тонкое, как бритва

На обратном пути собираемся подхватить гуманитарный багаж с детской одеждой у волонтеров из организации «Новый Мариуполь». Надо и в Мариупольский государственный технический университет, к потрясающей Ольге Кирилловне Пинчук, начальнику отдела дистанционного управления и экстерна, где тоже приготовлены книги, игрушки, сласти.

Дима Пархоменко напоминает: имеет смысл пересмотреть волонтерский мешок, чтобы, как в прошлый раз, не попасться на желтой футболке с синей окантовкой. ДНРовец нарыл ее среди других вещей и пришел в бешенство…

Но проблему ребятам создаю как раз я — когда минуем по безлюдной трассе село с кумачовым флагом на сельсовете, где граффити на побитых осколками автобусных остановках полемизируют между собой. «Безыменное — это Украина!» замазано сверху черным: «Безыменное — это ДНР!» И снова «Украина» оказывается сверху.

Собираюсь сделать фото такой же остановки, покалеченной минами, возле украинского блокпоста. Выхожу просить разрешения, впервые признаюсь, что журналист, аккредитована в зоне АТО.

— Документы, фотоаппарат, телефон сюда! О чем пишете? О наших или о сепарах?

По ходу допроса приходит понимание: любая аккредитация — филькина грамота, звони — не звони. Парень в бушлате зло «листает» мою адресную книгу. У новоазовских пограничников после пережитого особые счеты с родным начальством, российскими экс-коллегами, прессой, телевидением и внешним миром вообще.

Слышу, как рядом немолодой, грузный мужчина в черной маске на все лицо хрипит Дмитрию Пархоменко:

— Значит, ты никого убивать не хочешь?! А твою жену четырнадцать часов подряд били? А твой дом зажигалками жгли?

Последствия контузии трясут его в лихорадке. «Д-д-д!» — рвется как очередь на каждой фразе. Почему этих людей, заслуживших как минимум отдых, до сих пор не коснулась ротация? Кто рискует пропустить момент, когда тонкое, как бритва, перемирие снова может брызнуть неутоленной кровью?

…Мы несемся в сумерках, по туману, по местам недавних боев. Военная комендатура Новоазовска не прощает нарушения порядка. Да и застрять, заглохнуть сейчас на дороге опасно. Подозрительную машину могут запросто расстрелять.

Дома раскладываем очередную партию новогодних подарков и разговариваем до глубокой ночи.

— Не понимаю, — произносит Людмила. — С пенсиями и детскими пособиями жутко несправедливо вышло. Государству Украина удобно воевать со слабыми, чтобы Ахметова не трогать? Вот и ты говоришь: «Предатели». Предатели те, кто присягу давал, границу открыл. А на Донбассе людей использовали. У них чувство родины не воспитано. Надо сейчас всем, кто способен, с малых шагов… Они уже видят, что России на Донбассе не будет. Но знаешь, если ничего не изменится в системе нашей власти, то мне и самой, наверное, станет не важно, кто здесь — Украина или ДНР.