Сюжет про государственную измену случился в новой российской политической драматургии настолько вовремя, что уже и не так важно, что информацию о возможной переброске российских войск в Украину смоленская домохозяйка Светлана Давыдова услышала от случайного попутчика в маршрутке еще в апреле. Тому, кто российскую историю изучает издалека, как с географической точки зрения, так и с хронологической, интрига могла бы показаться смехотворным фарсом, трагикомедией, дурным недоразумением. Между тем, как полагают разбирающиеся в нюансах современной российской юриспруденции люди, все вполне серьезно, дело с перспективами, хотя бы потому, что обвинение и не обязано формально доказывать факт нарушения государственной тайны. Не нужно быть шпионом, достаточно квалифицировать звонок Давыдовой в посольство как «иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации», и все, – срок до 20 лет.

Наверное, до таких крайностей дело все-таки не дойдет. Видимо, через некоторое время настанет очередной сезон президентского человеколюбия, и, может быть, следствие обнаружит доселе скрытые противоречия или смягчающие обстоятельства.

А, может быть, и не настанет. Российская законность непредсказуема так, будто и в самом деле независима, в ней возможны любые головокружительные ходы, не зависящие от предощущений и догадливости зрителя, как это происходит в деле Надежды Савченко.

Впрочем, в деле Давыдовой для российской власти результат столь же очевидно вторичен, сколь очевидно, насколько она хотела бы представить его прецедентом. Для всех тех, кто еще вчера полагал подобное развитие событий невозможным. Сигнал низкопоклонствующим перед Западом маловерам: ничего невозможного больше нет, как бы смешно или дико это ни выглядело.

И если это можно считать качественным изменением российской политической ситуации, то лишь в контексте третьего закона марксистской диалектики о таком скачке как результате критического накопления количественных признаков.

А их с того самого апреля накопилось на зависть Дарвину.

Общенародная поддержка и одобрение любого исходящего от государства бреда его, вместе с этим государством, полностью легитимирует, и об этом легко догадался юрист Дмитрий Медведев, напомнивший народу о том, что ответственность за Крым он несет солидарно с подарившей ему этот Крым властью. И оказалось, что российский телезритель после многомесячной обработки уже сам, без дополнительного обучения, способен импровизировать на заданную тему, и это чрезвычайно выразительная характеристика общей мутации.

Прежде можно было оптимистично верить в то, что общество неоднородно, что на фоне меньшинства, которое верит телевизору активно, задорно и деятельно, большинство просто не способно противостоять такому массированному натиску, и это было так. В среде, которая информационно устроено одинаково, и интеллектуально – единодушно, нужно быть довольно уверенной в себе личностью, чтобы решиться пойти против потока, который достаточно впечатляющ даже в столицах. Но теперь этой личности предложено толкование врага настолько нарочитое и настолько, казалось бы, карикатурно копирующее риторику почти столетней давности, вроде бы даже осужденную самой властью, что, казалось бы, наживка будет если не отторгнута, то, по крайней, подвергнута сомнению. Однако страсть к сериалу оказалась помножена на какое-то новое чувство.

Судя по тому содержанию, которое вложено в отношение к делу Давыдовой, это и есть доведенная до логического беспредела солидарность. Которая самым откровенным и демонстративным образом отвергает любую другую логику.

То, что в другой ситуации сработало бы на симпатию к подозреваемой, теперь против нее. Семеро детей – не смягчающее обстоятельство, а как дополнительное тяжкое обвинение, истоки которого явно кроются в архетипах коммуналки. Путаница с детьми, трое из которых оказались племянниками и одновременно детьми мужа, – будто специально разработанная легенда для всей спецоперации, и то, правда – если они, две матери семерых детей, живут в одном доме с их общим отцом, какие могут быть сомнения в государственной измене?

Очень мутная история, уверен российский обыватель, ждущий очередного социологического опроса на эту тему, и его результат обязательно снова поразит просвещенный мир. Странный, не очень, возможно, уравновешенный человек, возомнивший о себе невесть что, – даже это, в конце концов, представление должно было бы сработать на насмешливое: «Помилуйте, какая, к лешему, шпионка!» Опять мимо. Это даже не извечное подозрение к человеку, «которому больше всех надо». Это окончательное закрепление двоичной, и при этом инверсированной логики сознания, где вместо ноля единица, а вместо единицы ноль. И дальнейшая математика из этой точки уже не эволюционирует, а, напротив, общество, вернувшись в эту искаженную первичность, счастливо, что никто больше не настаивает на усложнениях.

Все, что, с точки зрения нормального представления о мире, говорит о том, что российская власть непростительно лажанулась, в этой системе координат выглядит ровно наоборот. Признание того, что мы воюем? И что? А кто-то сомневался? И правильно, воюем. И то, что прослушивается посольство, тоже правильно, и в этом тоже никогда не было загадки. Что во всем этом не так?

Власть не ошибается. Она не может ошибаться, и даже у тех, кто чувствует шевеление червячка сомнения – а их не так уж мало, вынуждены настаивать на том, что ноль – это единица, и наоборот. Потому что из того, что ноль – это ноль, вытекает такое количество вопросов с безумными ответами, что пусть лучше Давыдова – изменница, и Савченко виновата в том, что незаконно проникла в Россию. Главное, что власть права, а в Киеве хунта.

Солидарность.

И теперь просто произошло оформление количественных признаков в новое и окончательное качество. Как когда-то невозможным казалось возвращение к судам инквизиции с Pussy Riot, и, кстати, тогда тоже очень обсуждалось, причем с картинками, что девушки не являются образцом целомудрия и явно не заканчивали Сорбонну. Теперь – новый эволюционный скачок, вполне предсказуемый и, что гораздо печальнее, являющийся началом для следующего накопления. Все можно, и ничего из того, что вчера было неприлично или просто глупо, сегодня не воспрещено и, наоборот, естественно. Из того, что Украина враг, и мир порочен, следует, что черное – это белое, и уже никто больше никто не мешает называть белым. И вот она, магия большой литературы: кто мог представить себе еще год назад, что ради простой домохозяйки из Смоленска, растящей семерых детей, бывшей, между прочим, коммунистки, придется на весь мир и на полном серьезе сказать: мир – это война.