Когда Путин послал в Крым войска, многие
мои знакомые стали как один говорить: «Зря он это сдалал, зря с Крыма начал». Они знают крымскую историю, ее судьбоносность для России, и их, начавших наблюдать историю в реальном режиме, охватил своего рода восторг. Раньше читали о таком в книжках, а тут вдруг на самом деле происходит! Восторг был, надо сказать, специфический, с отчетливыми нотками отчаяния: как бы самим выжить, наблюдая.

Судьбоносность Крыма для России – свойство широко известное в иных кругах. Его ею завоевания, обороны, войны в Европой на его пространстве, судьбы белогвардейцев, подписанный в Ялте мир, форосское сидение Горбачева, наконец, – все это были прямо-таки эпохальные события, после которых Россия менялась безвозвратно. В Крыму она и умирала, и рождалась в новом состоянии.

И сейчас такой момент. Роковой для России, но для Крыма в общем привычный. Россия, влезши в него, переродится. Прежней уже не будет. Не будет ни Ялтинского мира, ни постгорбачевского. Но какой она будет, черт возьми?

Крым был всегда для России и колыбелью, и гробом. Это хорошо проявляется в судьбах русских литераторов, духовных средоточий этой страны.

В Крыму возмужали дарования Пушкина и Толстого, но для Чехова он стал предсмертной палатой. Как и для Надсона. Набоков хоронил в Крыму свое райское детство и готовился там к посмертной эмигрантской жизни. Белый умер от солнечного удара на Карадаге, а Бальмонта убил крымский ливень – он под ним смертельно простудился. Но Цветаева в Крыму повстречала любовь всей жизни, а Ахматова пережила первые толчки поэтических гармоний. А вот Батюшков в Симферополе окончательно сошел с ума. Только Волошин мог жить в Крыму долго и нормально.

Крымская российская история в своем роде циклична, цикличны эпизоды завоеваний и оборон. Сейчас видим новый виток этой спирали. Совпадений много и настойчиво вспоминается вот какое – голод 21 года. Тогда Красная армия, изгнав Белую гвардию и добив оставшихся, стала в Крыму обустраиваться, в количества нескольких десятков тысяч сабель. Снабжение не обеспечили, но стали жить и питаться за местный счет. Привозили крестьян лечиться и кормиться в царские дворцы, а местные жители ели виноградный жмых. Маяковский приезжал воспевать курортников в лаптях, а ялтинских дистрофичных детей не замечал. Их замечал Паустовский, даже знал что они «татарские», но упоминал об этом вскользь. Много чего замечала Фаина Раневская, когда по утрам спешила в симферопольский театр на репетиции и проходила мимо трупов, оставшихся с ночи на улице Пушкина.

Но в это время красные конники, герои Перекопа, чекистка Землячка, брат Ленина Дмитрий, прочие направленные партийные работники, организаторы всероссийской здравницы, отряды продразверстки и присоединившиеся к ним местные кадры питались и обживались. Устраивали в Крыму новую жизнь.