На самом деле, люди, которые хотят войны, не знают, что такое война. Они хотят романтический, идеализированный образ, постоять на блокпосту, в косынке и бронежилете. Когда тебе дают пулемет, ты начинаешь ощущать себя Рэмбо. На тебя 14 килограммов железа надето, у тебя машина скорострельностью 600 выстрелов в минуту, и ты ощущаешь такое «I’ll be back». Эти люди хотят вот этой идеализированной романтики, может быть, еще пограбить, но они не понимают, в какое говно они вляпываются.

Это понимание приходит с первыми трупами. И в фильме этот момент показан. Когда люди уже поняли, что это не просто кричать и махать флажками, а на гусеницы танков начинают наматываться кишки. Когда вокруг люди умирают — это еще не так страшно, страшно, когда умирает твой близкий, когда убивают твоего друга или ранят тебя самого. Вот тогда становится ой как страшно! Тогда мозги прочищает дай боже! Вот тогда остается только «мама, роди меня обратно». Вот этот «Ленин» говорит: «Я больше ничего не хочу. Я хочу собраться и уехать». Когда человек понимает, что такое война, он хочет собраться и уехать. Но, к сожалению, как правило, бывает уже поздно.

Отвечая на ваш первый вопрос, я могу сказать точно: война переходит в эту стадию через два месяца. Нам, например, повезло, что у нас Грузия закончилась за пять дней. Если бы у нас Грузия продолжилась два-три месяца, я думаю, и до сих пор оттуда приходили бы цинки. Через два месяца меняется сознание.

Когда начинаются отношения через смерть, когда погибают люди, которые были рядом, у человека из всех эмоций остается только ненависть. Ненависть — это мощнейшее чувство! И мы здесь не знаем, что такое ненависть. Это можно узнать только там. Хочется убить всех руками. Все, после этого не остановить. Когда эта ненависть пошла с обеих сторон, после этого война может выгореть только сама. Войну можно начать политическими методами, но политическими методами ее не остановить. Это я видел в Чечне, точно так же произошло и здесь.

Вопрос из зала: А если думать более масштабно, можно было бы спрогнозировать и избежать этой войны?

Бабченко: Нельзя, потому что это был не саморазвивающийся процесс, а искусственно созданный. Эта война создана исключительно российской геббельсовщиной. Самая страшная трагедия была в Одессе. Но к данному моменту все бы закончилось. Я, кстати, не согласен, что точкой невозврата стал Стрелков. Стрелков стал катализатором. И даже еще когда вошел Стрелков, это еще можно было затихомирить. На мой взгляд, точкой невозврата стал Иловайск. И вот Афганистан — там понятно, коммунистические идеи, Чечня — тоже логике поддается, территориальная целостность, терроризм. Но эта война — первая, развязанная совершенно на пустом месте исключительно пропагандой. Ее нельзя было избежать, потому что за ней была злая воля. А злой воле можно только противостоять.