Совсем не моя дата. Ноя знаю: в этот день, 14 октября я долженбыл придти к ним. На их могилы. И положитьцветы. И Дмитру Басарабу, и ЕвгенуПришляку, и Васылю Пидгородецькому.Увы, они лежат не на киевских кладбищах.А к господину Тягнибоку на площадь идтине было желания. Его война — не посовести, не за правду, да и не войнавовсе. С ним, Тягнибоком, у меня лишьодно общее — профессия, он, как и я —врач.

Они проиграли своювойну. Тогда — проиграли. Но вотпрошли годы, тоталитарный дракон одряхлели издох. Они, мои славные лагерные друзья,не дожили. Разве что Васыль, отдав Молохусоветской тюрьмы 37 своих лет, что-тоувидел. Успел. И я успел его крепкообнять, уже больного, старого лагерника,незадолго до его смерти. Там, в лагерях,я учился у них мудрости сопротивлениязлу, безнадежной, а потому непобедимоймудрости. И какой-то неистребимойчеловеческой чистоте, такой страннойи малопонятной в совсем некомфортабельнойсоветской тюрьме, где эта чистота требуетогромных усилий. А еще — вере,настоящей, искренней и совсем нефанатичной. Без Библии и церковногокалендаря, без проповеди, причастия иисповеди. Светлая, искренняя негромкаявера на протяжении всех двадцати пятиарестантских лет. Или тридцати семи, вслучае Пидгородецького. Зная их, проживс ними годы, я совсем не удивился скорому,уверенному и по-весеннему радостномувозрождению греко-католической церкви.

Я не был на площади впрошедшее воскресенье. Там был не мойпраздник. Дмитро, Евген и Василь не былиполитиками. И воевали они не за идеологиюили политические доктрины. Они быличестными солдатами, защищавшими отоккупантов свою землю. Свою церковь,свою культуру, свой, устоявшийся мирсугубо украинских традиций. В целом,спокойный мир, не знавший голодомора,массовых расстрелов и смерти в сибирскихснегах. Они воевали на своей земле. Нев Киеве, не в Харькове, не в Одессе. Всвоей деревне, в своем городке. Они немогли не воевать. Как и французскиемаки, как и восставшая Варшава.

Они мертвые, так хотятпокоя. Тишины. И, разумеется, понимания.Все, и в могилах Быковни и Джезказгана,и на тюремных кладбищах мордовскихлагерей и тобольской тюрьмы. А мы такмного шумим, лжем и грязно политизируем.Все, и правые, и левые, и равнодушнобеспамятные.

Семён Глузман