Первое, что приходит в голову во время просмотра видео признаний задержанных российских военных - что они просто зачитывают текст, который им показывают, держа его возле камеры. Как будто это не признание, а экзамен по речитативу. На этом же делают акцент и многие российские комментаторы, усматривая в этом фейковость самой новости. Мол, пленные - никакие не военные, а местные ополченцы, которые говорят под диктовку СБУ.

Учитывая масштаб военно-политического характера этого события и тот резонанс, который оно вызвало, я решил не ограничиваться только своими собственными наблюдениями за неявными признаками лжи и подавленных эмоций, а подключил к анализу поведения пленных россиян украинского офицера, который сам побывал в плену и пережил ранения и пытки после Дебальцевского котла. По личным причинам его фамилия, звание и иные факты биографии в данном материале не разглашаются.

Итак, первое, что следует разъяснить - это механический "речитатив" пленных при зачитывании текста. Такая особенность поведения не должна смущать, так как является реакцией на большое количество проведенных перед этим допросов, на которых спрашивается одно и то же в одной и той же последовательности. Пристальный взгляд в камеру также следствие допросов. На них пленного заставляют смотреть в одну точку, отчего и возникает такая реакция.

Оба пленных подавлены, находятся в угнетенном психологическом состоянии, связанным как с ранением, так и осознанием того, что в настоящий момент они не способны повлиять на свою судьбу. Это также делает их поведение "механическим".

Однако, несмотря на кажущуюся однотипность реакций, в поведении двух россиян все же есть разница.

Сержант более искренен и в сравнении с капитаном более спокоен. Капитан более подавлен, скорее всего, он лучше понимает тяжесть своего положения и степень ответственности. Возможно, он боится возвращения назад и сразу готовит себе удобную версию оправдания для ФСБ. В связи с этим в своей речи он делает больший акцент на обстоятельствах, не позволивших ему покончить с собой.

Интересная реакция задержанных прослеживается при упоминании о том, что все члены диверсионной группы являются гражданами Российской Федерации. При упоминании об этом (очевидно, что следователи, вопросы которых были вырезаны из видео, неоднократно спрашивали об этом и специально акцентировали на этом внимание) взгляд капитана становится более обреченным, смещается вниз, губы поджимаются. Сам факт того, что капитану приходится это озвучивать, является для него неприятным и печальным. Фактически за разглашение подобной информации капитану в России может грозить тюремный срок не меньший, чем в Украине за терроризм.

В целом поведение капитана говорит о том, что он более склонен сотрудничать со следствием, решение признать себя действующими военнослужащими РФ - это именно его инициатива. Сержант, хоть и является ведомым в такой ситуации, все же способен проявить больше упорства.

Теперь о самом главном вопросе, действительно ли данные военнопленные являются гражданами ВС РФ, или перед нами все же ополченцы?

В нашем распоряжении есть лишь ряд косвенных признаков.

1. Профессиональная лексика.

И сержант, и капитан периодически используют слова и фразы из исключительно армейского лексикона (укрепрайон, противник, передний край). Эти слова относятся к специфической профессиональной лексике и могут служить дополнительным основанием для вывода, что это действительно военные, а не ополченцы. Однако важны здесь не сами слова, а та привычность, с которой они произносятся, без акцента на них. Так, как повар произносит слово бульон, а врач - слово тампон или скальпель. Привычно и без эмоций.

2. Поведенческие реакции на вспоминание адресов проживания в Луганске.

Вспоминая место и адрес своего проживания в Луганске, оба пленных демонстрируют типичные признаки попыток вспомнить забывшуюся не важную информацию. Для ополченца, местного, пусть даже не луганчанина, не составило бы труда вспомнить название своей улицы, номер дома. Даже если бы и забылся адрес временного жилья, то это сопровождалось бы реакцией удивления и досады. Таких проявлений не было.

3. Общий характер эмоций при ответах на вопросы.

Следует отметить логичность и тех ответов, которые давали пленные, и сопровождавших этот процесс эмоций. Тот факт, что забывались некоторые малозначительные с их точки зрения детали (отчества некоторых своих "коллег", позывные, адреса проживания в Луганске) говорит о правдивости передаваемой информации.

Причастность этих пленных именно к российским войскам, а не к бутафорской народной милиции не вызывает сомнения. Это становится понятно даже без учета более очевидных фактов, таких как отсутствие реальных луганских родственников плененных ополченцев и излишнее внимание к этой новости со стороны российских СМИ. Однако главный вывод, который можно сделать в этой ситуации, лежит не в сфере предположений являются ли пленные российскими военными или реальные отпускники или ополченцы. В конце концов, не такая уж большая разница кем является твой враг - дипломированным военным специалистом или шахтеро-комбайнером, проявившим тактический талант опытного разведчика.

Думаю, что главный вывод лежит в сфере морали. Пленным была оказана оперативная медицинская помощь, их не расстреляли бойцы за убийство своего товарища, их не пытали в СБУ с целью выбить показания. Хотя нашим пленным, даже тем, кого российские СМИ выбирали для своих сюжетов, доставались и побои, и электрический ток вместо медпомощи. Этот прецедент показал, что умение видеть во враге человека важнее сиюминутной ненависти и жажды мести.