Сразу после киевского Майдана, паразитируя на том факте, что развитие любой страны, отколовшейся от прежней метрополии, не может не предполагать консолидации на национальной или националиcтической платформе, российские власти определили новую власть в Украине как «фашистскую хунту», пишет в своём блоге на «Новом времени» российский политолог Владислав Иноземцев. Однако, как это часто случается с нынешним российским режимом, Кремль обвинил Киев в том, что процветает сегодня в самой Москве.

Что традиционно понимается под словом фашизм? Это авторитарный режим, основанный на принципах корпоративного государства и апологии национального превосходства, причем на концептах даже не столько идеологизированных, сколько мифологизированных. Классический фашизм возник и развился в Италии в годы правления Бенито Муссолини и существенно отличался от нацизма, развивавшегося в Германии Адольфом Гитлером. Ему присущи такие черты, как массовая мобилизация, харизматическое лидерство, положительное отношение к насилию, оппонирование «моральному упадку» через авторитарный тип власти и абсолютизация «единой воли» над интересами индивидов.

Любой наблюдатель, не получающий денег от кремлевской пропагандистской машины, не заметит сегодня в Киеве ни авторитаризма, ни харизматичного главы государства, ни пренебрежения принципами демократии. Украина, каким бы противоречивым ни был процесс ее приближения к Европе, сегодня выступает воплощением свободы. Сложно сказать, что произойдет дальше, но сейчас власть в стране не является фашистской (это, подчеркну, не отрицает, что в украинском обществе не ощущается влияния националистов).

Совершенно иное происходит в России. Кремлевский режим подпадает практически под все определения фашизма. Патологическое отторжение 1990‑х (в течение которых активно участвовали во властных структурах и сделали первые миллионы долларов нынешний президент и его окружение) отлично укладывается в пункт о стремлении описать прежние исторические унижения. Отсюда же и постоянный культ советского прошлого, воспевания страны, которая была «случайно» разрушена при явном внешнем влиянии.

Сложно не заметить противопоставления «чистой» России «загнивающей» Европе, культа традиционных ценностей, насаждения показной религиозности и прочих «духовных скреп». Маскулинность становится культовой, что исходит во многом от самого президента. Корпоративное государство вполне построено – олигархи подчинены воле государства, чиновничество контролирует большую часть экономической активности, «вертикаль коррупции» более эффективна, чем «вертикаль власти». Оппозиционерам уготованы показательные отстрелы, а относительно независимые интеллектуалы бегут за границу. Зачистив внутренний ландшафт, власть перешла к ограниченной внешней экспансии.

Те, кто пытается сравнить Путина с Гитлером, неправы. Российский президент не грезит о мировом господстве – и тем более он не обуян расовым превосходством. Русский мир 2000‑х – это не германская идея 1930‑х. Идеал нынешней российской элиты фашистское корпоративное государство а-ля Муссолини рубежа 1920‑х и 1930‑х годов. Путин – дуче, а не фюрер.

В Москве хотят в максимуме возрождения Советского Союза, в минимуме – небольших территориальных приращений, которые бы тешили привычно голосующую за власть толпу.

Крым – это Абиссиния 1935 года, а не Австрия или Судеты 1938‑го. «У Италии есть империя», – заявил тогда Муссолини. Этих же иллюзорных сущностей хочет и российский президент. Смешно слышать, как наши коллеги из балтийских стран высказывают опасения российского вторжения – этого никогда не случится: Италия в 1930‑е не нападала на крупные государства; она выступила союзником Гитлера, но у России нет «старшего брата». Путин никогда не пойдет на конфликт с НАТО; российский фашистский режим – это для внутреннего потребления и обеспечения «жизненного пространства» не для российского народа, а исключительно для элиты.

В результате Кремль в очередной раз обвиняет других в том, чем сам более всего характеризуется. Происходящее с середины 2000‑х в России – это становление популистского фашистского режима, умеренно агрессивного. Муссолини в Италии, Франко в Испании и Салазар в Португалии – вот прямые аналоги тех, кто правит сегодня в Москве.

Поэтому, с одной стороны, западному миру следует снизить уровень ужасных ожиданий того, что может произойти в ближайшем будущем. С другой – осознать, что на временный характер российского помешательства надеяться не приходится. Еще в 1970‑е годы в Париже и Бонне говорили: «Европа кончается на Пиренеях» – и были правы. Сегодня она кончается на восточных границах Евросоюза. Дальше начинается серая зона – зона обыкновенного фашизма. Именно обыкновенного, а не стремящегося перевернуть весь мировой порядок.