Игры в «сверхдержаву» привели к закономерному результату: россияне начали умирать. Речь идет не только о тех, кто добровольно или по принуждению отправился воевать на Донбасс или в Сирию, но и о самых обычных гражданах, не покидающих пределы страны.

Умирают такие люди от самых, казалось бы, банальных причин, в частности, от гриппа. Высокая смертность в период эпидемии объясняется просто - отсутствием импортных лекарств.

«В Кургане сейчас критическая ситуация по гриппу, «Тамифлю» (противовирусного препарата) там нет, наблюдаются проблемы и с антибиотиками. При этом свирепствует тяжелый грипп с переходом в пневмонию. Люди усиленно ищут лекарства, но протестных настроений в городе пока нет», - сообщает екатеринбурженка Вера Кузнецова.

«В Екатеринбурге его тоже нет, подруга нашей сотрудницы из Кургана специально просила найти его для нее. Я тоже спрашивала в аптеке, но его нет и у поставщиков. Препарат швейцарский», - добавляет Вера.

Пока оставим в стороне моральные оценки государству, которое считает своим приоритетом участвовать в нескольких вооруженных конфликтах одновременно на чужих территориях ценой жизни и здоровья собственного населения. Интересно другое - реакция людей на сложившуюся ситуацию. Большинство наблюдателей из России сообщают, что по мере спадания патриотического угара среди настроений обывателей преобладает молчаливое недовольство, апатия и одновременно - попытка приспособиться к новым условиям растущей бедности и дефицита. В целом россияне стали меньше винить в своих бедах Обаму и Госдеп, но и до открытых обвинений собственного правительства дело пока не доходит.

«Большинство воспринимает ситуацию как естественный процесс: «от нас все равно ничего не зависит», - делится своими наблюдениями другой уралец, Юрий Сибирьянов. «Мы просто привыкли жить хорошо, ездить отдыхать за границу. Раньше ведь жили без этого. Переживем». Такие слова я слышу чаще всего в своем непосредственном окружении», - согласна с ним активистка из Екатеринбурга Елена Сенникова. Аналогичными комментариями поделились и другие наблюдатели.

Похожая ситуация сложилась в августе прошлого года, во время сжигания санкционных продуктов.

Еще тогда я писала, что вряд ли стоит ожидать на этом фоне народных волнений, учитывая механизм привыкания россиян к самым диким и абсурдным порой решениям правительства. Вообще в последние несколько лет сложилось впечатление, что основной функцией российских пропагандистов, идеологов и политологов стало не только создание виртуальной реальности, но и создание объяснений для того, почему иная реальность оказалась невозможной. Интересно, что подобные оправдания чаще всего создаются «задним числом», когда то или иное решение уже принято властью, и затем становится очевидно, что оно не получило желаемого одобрения населением. Так было со знаменитым «антисиротским» законом, когда в ответ на возмущение людей судьбами сирот, лишенных приемных семей, стали один за другим выходить фильмы об «ужасах иностранного усыновления». Так происходит и по сей день.

В данном случае спрос не только не уступает предложению, но и превышает его. К сожалению, даже после принятия Госдумой или лично Путиным решений, явно идущих вразрез с интересами народа, главным инстинктом большинства россиян становится не желание изменить ситуацию, а жгучая потребность получить объяснение, ради чего это было сделано.

На самом деле, конформизм свойственен человеческой природе, и является одним из необходимых условий выживания как человека, так и животных. Умение смириться с тем, что невозможно изменить - это своего рода трансформированный инстинкт самосохранения, дающий человеку возможность выживать в нечеловеческих порой условиях. Однако природой мудро предусмотрены и другие, не менее важные механизмы адаптации, к примеру, ощущение тревоги, явной ненормальности ситуации, «красные флажки» здравого смысла, морали и совести, инстинкт борьбы в случае наступления на твои права, механизм рационального мышления и сомнений, и, в конце концов, элементарные границы нормы и патологии.

К сожалению, у большинства россиян (чаще всего в силу безответственности, инертности и глубинного страха перед беспощадной и непредсказуемой государственной машиной) атрофируются все инстинкты, помимо конформизма.

Гражданин тоталитарного государства убежден, что ничего изменить он не сможет, да и не имеет права, борьба с государством для него воспринимается чем-то сродни святотатству, но, тем не менее, отдельные решения правительства или отдельные ситуации все же выбивают его из колеи - реже в области морали, чаще - в сфере личного комфорта.

При этом таких людей чаще всего само ощущение дискомфорта пугает больше, чем суть принятого властью решения. Иллюзия комфорта и стабильности у человека такого типа - это единственная компенсация за несвободу и бесправие, ощущение призрачной защищенности - последняя пристань, куда он сбегает от пугающей реальности. Поэтому основным его желанием становится потребность не изменить ситуацию, а лишь вернуть утраченный комфорт. Главным способом такого возвращения становится мало-мальски логичное объяснение того, что очередной удар по его нормальной жизни был правильным, верным и направленным для его же блага.

В результате объяснения, оправдания и запоздалые обоснования, равно как и обещания скорейших улучшений в будущем необходимы большинству населения России, как воздух.

Человек тоталитарного общества видит в них единственный способ психологического выживания в обезумевшем мире. При этом доведенная до предела потребность в рационализации происходящего порой перекрывает ему все иные инстинкты, потребности и разумные доводы.

Соответственно, работа всех аналитических и медийных структур в такой стране направлена не на решение проблем, а на объяснение «нормальности» их возникновения. Российские власти прекрасно видят на практике, что до тех пор, пока большинству населения объяснения будут важнее, чем изменения, действующему режиму ничего не угрожает.

Однако привычная модель поведения «решение плюс объяснения» в данном случае может дать сбой. К сожалению, средний российский обыватель научился не реагировать на ложь, убийства, развязывание войны, словом, на явления, находящиеся в сфере права, морали и даже логики.

Однако он не может не реагировать на собственные инстинкты выживания.

Возникает вопрос: что, в конечном счете, окажется сильнее: потребность большинства народа в восстановлении хотя бы относительного психологического комфорта, который обеспечивается высокой приспособляемостью к ситуации и потребностью в ее объяснении, или более материалистическая потребность в улучшении условий жизни, а порой - и в сохранении самой этой жизни?

На мой взгляд, ответ на этот вопрос во многом зависит не только от степени ухудшения жизни россиян, но и от темпа такого ухудшения. При сравнительно медленном темпе адаптационные механизмы могут оказаться сильнее - в полном соответствии со старой метафорой о лягушке, медленно подогреваемой в котле, которая, как мы помним, в итоге незаметно для себя сварилась.