На днях переписывался с одним журналистом, который спросил, откуда в Донбассе такая аморфность и безразличие к Украине. Я спросил, знает ли он, чем Украина была здесь все эти 23 года, на что он сказал: «Если ты о среде, то зарплаты в Донбассе всегда были одними из самых высоких, взять хоть тех же шахтёров».

На шахте я не работал, но хочу рассказать о работе на «Конти», где в 2012-ом была одна из самых «высоких» зарплат.

За 12-часовую смену, в которую ты не имеешь право присесть или просто стоять, платили 200 грн.

Суть работы - погрузка вагонов, загрузить нужно минимум 18 тонн на человека.

Работать можно хоть каждый день, - но это почти невозможно, т.к. к утру тела почти что не чувствуешь. Среди всех смен были два человека, которые однажды отработали месяц день в день.

Но это уже были не люди: худые, грязные, бледные, воняющие, с ежедневным перегаром, красными глазами и опухшими лицами, они больше походили на сухую ветку, которую может сдуть ветер.

Но формально их зарплата составила 6 тыс. грн, что в 2012-ом в Макеевке было неплохо. В среднем же выходило около трёх, - и это был лучший вариант.

По сути, ты работаешь по 12 часов - и у тебя нет ничего.

Денег хватает ровно на то, чтобы поесть, заплатить за квартиру и раз в год поменять джинсы и куртку.

Понятное дело, что джинсы и куртка у тех, кто работал как проклятый, превращались в бутылку водки и «закусь» после каждой из смен.

Как-то в выходной на «Плеханово» я встретил своего напарника, который шёл в той же самой робе, которая оказалась и его выходной одеждой: «Со смены?» - «Да на х*й надо, ты чё? Я ж сегодня выходной».

Зарплата этих людей никак не влияла на их жизнь, и зачастую они выглядели хуже тех, кто получал в два раза меньше, перебирая листки в исполкоме.

Как-то в перерыв я даже подсчитал, что 18 тонн печенья - это около 5 тыс. коробок разного веса, которые придётся грузить. И в конце, после 12 часов работы в режиме конвейера, с тобой расплачиваются одной такой коробкой весом 10 кг.

А когда я понял, что зарабатываю 800 грамм печенья в час - мне стало совсем «хорошо».

После первой рабочей ночи я вообще не понял, что произошло: к утру, когда я был еле живой, за всё это мне дали одну бумажку.

Специфика была в том, что «двухсоток» обычно было штук десять, и получали их те, кто стоял в самом начале, - а с остальными расплачивались полтинниками, двадцатками и десятками. И я стал занимать очередь в самом конце, чтобы получить как можно больше купюр, потому что одна бумажка после каторжной смены меня убивала.

«Конти» отличала строгость зоны: работа начиналась и заканчивалась минута в минуту, постоянные обыски на предмет краж, запрет на отдых вне перерыва. На «Брусничке» мы работали по 15 часов в менее жёстком режиме, но с зарплатой в две - две пятьсот с раздевалками с прусаками и нечищеными туалетами. Конечно, и на сон оставалось часа 3-4...

Одним словом, многим здесь просто нечего было терять, даже если не брать во внимание менталитет, пропаганду, «регионалов», глубинные страхи и обычную глупость в здешних степях.