Однажды я уже пыталась выделить основные приемы и стадии российской пропаганды, в частности, ослабление критического мышления, давление на эмоции зрителя (как жалость и страх, так и гнев), создание на этом фоне образа врага, привязка любых внутренних проблем к внешнему фактору, консолидация и оправдание лишений перед лицом «внешней угрозы» и искусственное создание экстремальных условий и страха катастрофы, единственным спасителем от которой кремлевские СМИ называют Владимира Путина.

Однако существуют еще некоторые особенности пропагандистских приемов, которые делают даже самую вызывающую, агрессивную и отталкивающую ложь в чем-то привлекательной для зрителя или читателя.

Сюда относятся, в частности, эксплуатация определенных подсознательных архетипов, заложенных еще с детства, умелая игра на психологических потребностях человека, а также прямая лесть. Я попробую выделить лишь некоторые подобные приемы:

1. Самое простое и распространенное средство, применяемое всеми без исключения тоталитарными режимами - это, конечно, эксплуатация коллективистского чувства, потребности человека ощущать себя частью большой сплоченной общности.

Знаменитое Замятинское «Мы» актуально во все времена, а пропаганда всячески эксплуатирует коллективное начало в человеке, противопоставляя «патриотическое большинство», «народ», «нормальных людей, не приемлющих фашизм» и прочие подобные конструкции «отщепенцам»: «национал-предателям», меньшинству, «либералам», «майдаунам» и прочим «явным и скрытым врагам». Картина мира в таком случае становится простой и понятной, как детская игра.

Есть некое «коллективное добро», причастность к которому греет душу конкретного обывателя. Оно не приемлет «фашизм, революции, бандеровцев, развращенные европейские ценности» (нужное подчеркнуть), ощущает поддержку со стороны властей и само, в свою очередь, поддерживает их. Ощущение враждебного окружения еще больше сплачивает этот мифический коллектив, а причастность к большинству дает иллюзию силы и защищенности.

2. В отличие от советского времени, сейчас помимо коллективного начала ставка во многом делается на индивидуализм, элитарное начало в человеке, ощущение его особой избранности, уникальных моральных качеств или особой осведомленности. Если в советское время «сознательными и патриотичными» должны были быть все граждане СССР по определению, то сейчас подчеркивается: патриотизм и готовность к жертвам ради родины - редкая черта, которую лишь немногие сумели пронести сквозь «лихие 90-е» и «ценности общества потребления». Этот прием индивидуальной лести удивительным образом с поощрением коллективистского начала.

Очень ярко оно проявилось, к примеру, во время травли актера Владимира Зеленского, развернувшейся даже на центральном канале «Вести». Тогда пропагандисты явно подчеркивали, что равнодушное большинство идет на показ комедии с участием украинского артиста, поддержавшего АТО, и лишь отдельные «сознательные граждане» готовы отказаться от невинного удовольствия, чтобы полученные за фильм деньги не пошли «на убийство детей Донбасса».

Аналогичная тактика используется и при разговоре о санкциях. Наряду с некими «массами», настроенными «эгоистично и потребительски», «растет число патриотов», готовых отказаться от пармезана «ради интересов родины». Людям, активно поддерживающим даже самые абсурдные решения властей, внушается, что они - лучшие, особенные, что только они были способны пронести «героические качества советского человека» через годы «засилья либерализма», либо что только они достаточно мудры, чтобы понимать «геополитический смысл происходящего».

В итоге человек, относящий себя к данной группе, ощущает себя чуть ли не носителем секретных знаний - особых геополитических раскладов, понимание которых возвышает его над сиюминутными желаниями и бытовым недовольством.

3. Вообще эксплуатация чувства тайны как таковой - это тоже родом из детства. Практически каждый из нас в определенные годы зачитывался детективами, смотрел фильмы о полицейских и преступниках, мечтал познать непознанное. И пропаганда услужливо дает ее потребителем легкий и дешевый доступ к настоящим «секретным материалам».

Достаточно взглянуть на некоторые «расследования» НТВ, изобилующие документами, чужими договорами и финансовыми отчетами, аудиозаписями чужих разговоров и видео скрытой камерой, сделанные на закрытых встречах. В большинстве стран такого рода информация является лишь достоянием спецслужб, но в России к ней с легкостью приобщают обывателей, добавляя к крупицам правды тонны вымысла.

Оказаться внутри настоящего «шпионского детектива», только не с вымышленными, а с реальными людьми в главных ролях, не вставая при этом с дивана - сильное искушение, которому поддаются многие. У человека возникает ощущение, что его подпустили к «святая святых» - к глубинам вражеских заговоров, к бездне чужого грязного белья, и теперь, после просмотра передачи, он изнутри знает весь механизм «козней Госдепа». Почувствовать себя в роли контрразведчика - достаточно детская забава, но в то же время многие с легкостью увлекаются ею и во взрослом возрасте.

4. Еще один архетип из детства: это черно-белое видение мира, разделение на «своих» (героев, патриотов, добропорядочных граждан) и «чужих» (американских агентов, шпионов, экстремистов, либералов, предателей).

Некоторые весьма интеллигентные знакомые порой жаловались мне, что, читая российскую пропаганду, не могут поверить ей в силу природного интеллекта, но очень хотели бы это сделать. «Каким простым и однозначным тогда был бы мир, и как жаль, что на самом деле он не таков», - сетуют они порой. Желание верить в праведную борьбу, в идеальных и непогрешимых «своих» и абсолютных злодеев в противоположном лагере - это возвращение к излюбленным сюжетам детских игр, в которых обязательно были герои и злодеи - и никак иначе. Тоталитарное общество в принципе погружает человека в детство.

нем всегда есть «отец» (лидер нации, сильный и непогрешимый), есть враги, от которых он защищает, есть коллектив (аналог семьи), элитарность как аналог родительской похвалы, есть тайна и поединок, практически как в книгах Александра Дюма. Однако при таком раскладе у пропагандистского механизма возникает очень серьезный риск: если общество не готово к тоталитарной мобилизации, количество людей, подверженных «сладкому яду», оказывается намного меньше, чем того хочется диктатору.

Именно это, похоже, и наблюдается в современной России. Если вначале эйфория от аннексии Крыма и ужасы развернувшейся на Донбассе войны практически парализовали возможность многих людей мыслить критически, и пропаганда сумела ввергнуть российское большинство в иллюзорный мир, на данный момент острота первичных эмоций прошла.

Большинство людей физически не может постоянно находиться в возбужденном и нервном состоянии, и потому, несмотря на неослабевающий пропагандистский фон, первичные страхи, ненависть и прочие сильные чувства улеглись, и на их место пришли другие: недовольство, тревога по поводу ухудшения условий жизни, у некоторых - попытки более рационального осмысления происходящего, у кого-то - моральные принципы. «Ко мне в магазине и на улице подходят незнакомые люди, говорят: «держитесь», и никто, слава Богу, не плюет в лицо.

В магазине, к примеру, на прошлой неделе женщина узнала меня и низко поклонилась. У всех разный уровень протестности, не каждый решается открыто выразить свои взгляды, но люди начинают просыпаться», - поделилась своими наблюдениями екатеринбурженка Екатерина Вологженинова, осужденная за экстремизм из-за репостов записей, направленных против российской агрессии в Украине.

Показательна и реакция в поддержку Екатерины после того, как активистка ОНФ Валерия Рытвина написала на нее донос с требованием проверки возможных будущих «экстремистских действий» женщины. За Екатерину тогда заступилось огромное количество людей, и никакие пропагандистские штампы телевизионщиков о «русофобке и бандеровке» не смогли затмить в глазах многих людей очевидного факта: того, что силовики и доносчики воюют против беззащитной матери-одиночки за ее антивоенную позицию.

По словам Екатерины, ее поддержали даже те, кто вначале осуждал ее взгляды. К тому же усилению коллективистского начала не способствует сильнейшая атомизация общества и высокий уровень взаимного недоверия людей. Сформировавшуюся за годы авторитарного правления пассивность граждан тоже не так-то просто перевести в режим мобилизации сталинского типа. В результате сохранившая свой уровень накала и агрессии пропаганда приводит не столько к желаемому властями единству сплоченного общества, сколько, напротив, к все большему его разделению.

Если вначале пропагандистского бума влияние телевизионной лжи было практически всеобщим, то сейчас все отчетливее видно разделение на тех, кто всецело поддался «сладкому яду», и теперь с радостью участвует в травле и пишет доносы, и тех, кто ощутил свое разочарование в нем.

Такие люди, как справедливо заметила Екатерина, еще боятся открыто выразить свое недовольство, но их количество уже намного больше, чем может показаться.

При этом по мере усиления кризиса и репрессий обе категории в перспективе, похоже, будут еще больше радикализоваться, что ставит российское общество на опасную грань возможной гражданской войны. Продолжение пропагандистской истерии же лишь усиливает этот риск, создавая непреодолимую пропасть между теми, кто вписался в русло приятной его слуху лжи, и теми, у кого она начала вызывать отторжение.