Люблю Крым. В нём прошло всё моё хилое каникулярное отрочество и студенческая юность. Каждый год в середине июля меня самолётом отправляли в Симферополь. Дома решили, что только Крым поможет поправить моё слабое здоровье. Там, как эстафетная палочка, я переходила в руки дяди Игоря. Дальше мы ехали в небольшой посёлок с нежным названием Уютное, под самым сердцем Судака. Справившись с лёгкой тошнотой и сильной глухотой, (последствия некомфортного перелёта) я вдыхала удивительно сочный крымский воздух, щурилась от солнца и радовалась.

Месяц почти бесконтрольной жизни у родственников. Счастье свободы, шёпот моря, зной, шелест высохших трав под генуэзской крепостью, ежесекундная смена пейзажей, игра света и теней, и удивительный запах ленкоранских акаций. Жена у дяди Игоря была наполовину татарка. Маленькая, худощавая, с чуть раскосыми глазами и смуглой кожей. Во дворе домика росла огромная шелковица, тень от которой спасала нас от жары. Спелые масляные, как свежие устрицы, плоды падали на горячий асфальт за забор. Рассеянные прохожие наступали на них и оставляли жирные фиолетовые пятна. Их смывали шумные внезапные грозы. Дом упирался в совхозный сад, в котором рос миндаль. Дальше шли виноградники.

В пивнушке у моря, в которую мы все вместе спускались почти каждый вечер, автоматы за мелочь выдавали пенистое жигулёвское, тёрпкое и всегда холодное белое сухое вино. Среди огромного скопления люда со всех городов и весей больше всего поражала воображение приблудившаяся коза, которая безучастно подбирала многочисленные окурки и тщательно их пережёвывала. Она никого не боялась, была абсолютно индифферентна, вела себя так дерзко самостоятельно, что, учитывая её козий сепаратизм, никто не смел к ней приблизиться. На фоне нарядной надушенной толпы животное выглядело более чем странно.

Тридцати рублей, выданных дома на пропитание, хватало ровно на две недели. Вечера на весёлой пивнушке-плошадке, повисшей над морем между Судаком и Уютным, заканчивались. Тогда дядя Игорь заводил свой мотоцикл, и мы колесили по Крыму. Ретроспектива, вероятно, явление возрастное. Всё чаще заглядываю за занавес, в котором, как в кладовой, томится запыленное прошлое. А ведь тогда мне было и скучно, и слишком жарко, донимали кавалеры, а по утрам мучили похмелье и раскаянье.

В этом году планировали ехать в Коктебель. И хоть от бывшего романтического почти пустынного Планерского с длинной набережной и одним форпостом в виде пельменной, остались только воспоминания, сегодняшний Коктебель нас привлекает как место, где в сентябре собираются писатели и поэты, драматурги, критики и издатели из многих стран. Несколько дней тут звучит поэзия, говорят о литературе, плавают и пьют коктебельские вина и коньяки.

В Коктебеле есть дом поэта Максимилиана Волошина, нудистский пляж, а ещё ежегодно проходит джазовый фестиваль, заставивший меня, немолодую даму, танцевать в клумбе. Не по приколу, просто всё свободное место, превратившееся в танцевальную площадку, заполонила толпа.

Но вернёмся к крымской сюрреалистической козе - предвестнице нынешней эпохи чёрного абсурда. Мы думали, что всё закончилось, мы не спали, рыдали, нас переполняла гордость и надежда. Наши души истерзаны, нервы, как струны. Нам бы отдохнуть, привести мысли в порядок. Опомниться не дали – оказалось всё только начинается. Мы снова на взводе, в страхе, истерике, у компов, у экранов телевизоров, в facebook.

Валится всё из рук, коты не кормлены, кролики не размножаются, не до них, куры где попало откладывают снаряды-яйца и уже не радует их округлость и теплота, но зато собран целый арсенал, так сказать стратегический запас. Там, в Москве, народ тоже взбудоражен, впал в коллективный психоз. Не верю своим глазам. Вижу шествие, оркестр, слышу: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой»… Толпа, как когда-то на Первомай, идёт под стягами по центру Москвы. Бабушки-пенсионерки, надёжный пластилин в руках политиков, орут во всё морщинистое лицо. Уважаемая и очень хорошая писательница, сценарист, общественный деятель, добрый и честный человек перепостила статью из газеты «Известия». Пора вспомнить, говорится в ней, как когда-то слова МОСКВА, КРЕМЛЬ, приводили в благоговейный трепет огромное пространство и не только СССР, но Запад и Америку. Дальше ссылка на опус филолога, который глубоко убеждён, что украинского языка не было и нет. О господи, а я ей так симпатизировала. Выходит, мы по разные стороны баррикад. Стоп. Каких баррикад? Всё это просто не вмещается в голову. Нормальные люди, вышли из берегов, разлились, как в половодье. Мутная река их завертела, понесла, вот ещё один и ещё, теперь их не единицы, сотни тысяч, уже не видно воды, течения, только головы, которые несёт стихия неведомо куда. Имя этой страшной поглощающей всех и вся стихии – информационная война. Попробуйте вступить в спор. Раздавят. Они убеждены в своей правоте, они – великая империя. Они уверены, что мы злы и агрессивны, а сейчас у нас широким фронтом наступает фашизм.

Коктебель пять лет назад. Моя соседка - столичная дама другого государства. Она без стеснения присваивает себе титул «коренная москвичка», чем очень гордится. Между тем признаётся, что мама до сих пор живёт где-то под Одессой.

С утра мы обязательно заходим в винный магазин, она покупает бутылочку мадеры, тут же просит её откупорить, прикрывает горлышко пробкой, аккуратно ставит в рюкзак. Каждый раз смотрит на меня неодобрительно. Мою непричастность расценивает как украинское жлобство. Ну, не люблю я креплёные вина, прости. Дорога на пляж у нас долгая, потому что моя новая приятельница ходит только на нудистский. Такова её принципиальная позиция. Возражения не принимаются. Вся в руках старшей сестры. По дороге говорит, помнишь, тогда было… Не помню. Как? По Москве ходили страшные слухи, и мы уже собирались идти брать Крым. Она забавная. Как брать? Из её крошечного рюкзака на спине торчит, как антенна радистки Кэт, бутылка, лицо серьёзное. Я останавливаюсь и заливаюсь смехом.

На пляже встречаются голые именитые (и не очень) русские писатели. Россияне любят Крым. Для них тут всё дешево. Один, дряхлый старик, с носовым в полоску платочком на голове. По краям  - четыре аккуратных узелка, рассказывает о победном шествии своих книг по европейскому пространству. Мне завидно и интересно, потихоньку перекладываю свой коврик поближе. Неожиданно знаменитость встаёт на четвереньки и рисует что-то на песке. О господи, такой ракурс смущает даже меня, прикрываю глаза. Если бы на этом демократическом пляже предстали во всей красе оба наши президента, обязательно рядом, потому что один - без малого двухметрового роста, другой – от горшка два вершка, мы бы перестали их мифологизировать. Голые мужики и только. Ничего интересного.

Русская программа РБК шуршит цифрами, котировками, анализирует фондовый рынок. Ещё бы! Курс рубля стремительно пошёл вниз, но линия, убеждают они, выравнивается. Прогнозы хорошие, беспокоиться не о чем. Деньги. Тут не шутят. Круглый, как шар, с бабочкой под воротничком и губами-бабочкой (двойной стандарт) комментатор Виттель держит программу под контролем.

- Как вы думаете, чего на самом деле хочет Путин?

- Он понимает свою историческую миссию – возвращение Крыма России.

- Он в лагере экономистов или политиков?

- Он считает, что Крым - исконно русская земля.

- Мало ли что он считает...

Тут разговор снова возвращается в поле экономики. Деньгам, хорошо понимает Виттель, великие потрясения не нужны.

Показывают нашего Олега Ляшка, обещающего кого-то, уже не помню, вешать. Студия комментирует. Мол, несерьёзно. На экране следующая страшилка. Гость продолжает упрямо называть вещи своими именами. «Вы что их защищаете?» - на лице Виттеля изумление, в шаре щёлками появляются и снова исчезают глаза-угольки. «Нет, - парирует комментатор,- просто вы всё время это показываете».

Депутат Фёдоров говорит о том, что собираются принять закон о сознательном искажении информации в прессе во вред государству. Пример. Если журналист, рассказывает, что в Украине объявлена мобилизация, соответственно эти люди, пойдут на войну, а так как правительство в Украине нелегитимное, власть в руках узурпаторов, значит, оно не может объявлять мобилизацию. В таком случае российский журналист обманывает людей, распространяет заведомую ложь и должен понести наказание. Ему грозит ни много ни мало десять, а то и больше, лет тюрьмы. Казуистика какая-то. Он хоть сам понимает, что сейчас сказал? Да, не хило там у них. Гайки крутят до упора.

Нет, так нельзя. Весна. Работы непочатый край. Беру в руки инвентарь, колеблюсь. Да ну её, эту работу. Лучше почитаю новую книгу Жадана. В комнате, где много света, нет страха и телевизионной будоражащей трескотни, ложусь на диван и приготавливаюсь наслаждаться. Как в лодке, раскачивают слова и смыслы, растворяюсь в них и тихо радуюсь. Очнулась. С книгой в руках иду слушать новости. Пропустить невозможно. Господи, дай мне силы. Не может быть. Вижу окровавленное лицо Сергея, руку, прикрывающую перебитый нос.

Медитация, убеждаю я себя, снимает негатив, закрываю глаза, концентрируюсь. Как ни стараюсь, не могу представить чужого президента в природной сути. Синдром нудистского пляжа в Коктебеле на него не распространяется. Фантазия не работает. Вижу только сатанинского Бафомета Мендоса, с головой, увенчанной рогами. Там, на беззаботных пляжах Крыма он пасся давно, претворяясь наивной и доброй козой. Увы, мы его не разглядели.