Меня сейчас забросают гнилыми помидорами.

Но только что прошлась по утреннему Майдану, И еще раз убедилась, что он должен разойтись. Если не в состоянии вычищать из себя люмпенов.

Лучше разойтись сейчас, чтобы не растерять это чувство достоинства. Чтобы иметь силы собраться снова, потому что собираться очевидно придется.

Но теперь на Майдане сплошь и рядом новые опухшие наглые лица, которых и в помине не было, когда было страшно, когда, при выходе за периметр, приходилось переодеваться, чтобы не загребли, когда разгонялии убивали. А сейчас повылазили. Повсплывало. Пасутся.

Там же, кстати, пасутся и телекамеры. И ладно бы только российские, но и западные тоже. И они снимают. Этих беззубых опухших человечков.

Я помню, 24 февраля уезжала в Днепропетровск. На киевском вокзале встретила мужика. Ему было под полтинник, сбитый, крупный, морда и руки прокопченые до состояния хамона. В джинсах и туфлях. Вроде уже в гражданском. Только куртка цвета хакки. И рюкзак, из которого торчала фляжка и бита, обмотанная скотчем. Дядька уверенным драмадерским шагом шел к вагону. И даже по его походке было видно - он наконец-то едет домой, он едет домой выжив, и с чувством выполненного долга.

Так вот. 

Воины разъехались.