История эта произошла в сонном приморском городке, когда за случайным ужином я оказался за одним столом с приятелями приятелей, малознакомыми мне людьми, казалось, все свое свободное время проводивших не на побережье, а у телевизора – конечно, российского, какого же еще, других телевизоров не бывает. Собеседники рассказывали мне об ужасах украинского фашизма, “Правом секторе”, охотящемся за евреями, и о том, что Украина скоро рассыплется и вообще это Россия, а украинцев выдумали американцы, чтобы насолить Путину.

Спорить не хотелось, хотелось закончить ужин поскорее. Я вяло заметил собеседникам, что сам живу в Киеве, с фашистами не сталкивался, “Правый сектор” за мной не охотился, хоть я и еврей, а знаменитого Яроша я видел один раз в жизни, хоть вроде бы занимаюсь не рукоделием, а политической журналистикой.

Глава семейства, пожилой обрюзгший человек, смотревший на угасавший закат уставшим взглядом человека, понимающего в этой жизни все, что разрешило понять начальство, тоже не был настроен на конфликт. Он потянулся ко мне с бокалом.

– Да ладно тебе заливать, хохол! Давай лучше выпьем!

Я остолбенел. Впервые почти за прожитых мною полвека меня восприняли как этнического украинца – и это при том, что я только что объяснил этому самодовольному, не желающему ничего знать в жизни, кроме количества украденных денег, человеку, что я – еврей. Еврей. Жид, не хохол. Собственно, жидом он бы меня вот так, за общим столом не назвал бы – да, здесь половина могла быть в антисемитах, но в приличном обществе как-то не очень принято, о евреях в привычных выражениях теперь у нас говорят только после того, как они покидают застолье. А вот хохлом – запросто. И никто даже бровью не повел.

Так я впервые ощутил, что на самом деле чувствует украинец, когда случайный – или неслучайный – знакомый походя оскорбляет его, потому что даже не способен понять, что с презрением относится и к человеку, и к целому народу. Это презрение, как яд, разлито по России – и им больны почти все, от Путина, который прилюдно, на Петербургском экономическом форуме называет “хохлом” своего дружбана Тимченко – и до моего приморского собеседника. И этот яд опаснее любого антисемитизма или по ненависти по отношению к кавказцам, или ксенофобии к гастарбайтерам из Центральной Азии – ненависти и ксенофобии, ставшей сутью существования русского народа в последние десятилетия. Потому что когда русский называет еврея “жидом” или кавказца “черным”, он знает, что он специально оскорбляет человека. А когда он называет “хохлом” украинца – для него это просто ласковое прозвище, это все равно что назвать свою собаку Димоном. И в самом деле, не называть же пса Дмитрием Ивановичем, пес он для того и пес, чтобы иметь кличку.

Если украинец пропустит обидное прозвище мимо ушей – в картине мира стихийного русского шовиниста вообще ничего не изменится. Если сам назовет себя хохлом – вызовет всеобщее умиление и желание предложить спеть что-нибудь протяжное или станцевать гопак. А если возмутится – что ж, тогда его назовут “бендеровцем” и захотят стереть с лица земли.

Я возмутился – в конце концов, у меня не было выбора, я просто обязан был защитить честь народа, среди которого вырос и живу. Я по возможности спокойно объяснил собеседнику, что он оскорбил даже не меня, а миллионы людей. Что я не этнический украинец, но хорошо могу понять, что ощущают сами украинцы, когда сталкиваются с подобным свинством – потому что уничтожение моих соотечественников тоже начиналось с истошных криков “бей жидов – спасай Россию!”. И оттого, что сейчас ради спасения России понадобилось уничтожить другой народ, мое настроение не улучшается.

Собеседник удивленно посмотрел на меня и спросил, что такого обидного и антисемитского я увидел в этом призыве. Разве я не знаю, что есть евреи, а есть жиды? Жиды – это которые…

Вечер переставал быть томным. Мой приятель, не видевший своих знакомых несколько лет, потрясенно смотрел то на меня, то на них – и я понимал, что мне предстоит выслушать лекцию о том, как разлагающе действует российская пропаганда на неокрепшие умы, и что достаточно нескольких лет просветления и просвещения и мы не узнаем Россию. Но я не хотел слушать лекций. На самом деле, я был счастлив.

Счастлив потому, что можно многократно повторять на митингах и в статьях “все мы украинцы” – и самому себе не верить. Потому что они – и вправду украинцы, а ты – жидовская морда. И даже если сами украинцы, прошедшие с евреями, армянами, азербайджанцами, крымскими татарами, русскими и другими своими согражданами пламень и боль Майдана, увидят, что политическая нация – это не кровь и почва, а общая любовь к родине и солидарность, для всех остальных ты все равно будешь не украинцем, что бы ты там не делал и не говорил. И эти все остальные обязательно отделят мухи от котлет, а “хохлов” от “жидов”.

Человек, назвавший меня “хохлом”, непроизвольно подтвердил то, о чем я мог только догадываться, – украинская политическая нация состоялась и это замечают и те, кто к ней принадлежит, и те, кто ее любит и сочувствует ей, и те, кто ее ненавидит. Украинец на постсоветском пространстве – это уже как синоним свободного человека, не желающего подставлять шею под барское ярмо. Гимн Украины – как “Марсельеза”. Кровь и почва более не интересны – ни нам, ни им – тем, кто нас убивает…

Спустя несколько дней я уже был в Киеве. В маленьком банковском отделении служащая, пожилая интеллигентная женщина, рассказывала коллегам о разговоре с сестрой из Кемерово.

– И вот она мне говорит: вы там все фашисты, “бендеровцы”, вы за Америку. Да вы ноги должны целовать Путину, что он не сбросил на вас атомную бомбу, раз вы по-русски говорить не хотите! А я ведь ее, дуру, позвонила с днем рождения поздравить! А она – атомную бомбу!

И переведя взгляд на меня, вдруг спросила:

– А нельзя отказаться от русской национальности? Я ведь русская... Так стыдно!

– А зачем вам отказываться? – удивился я. – Вы и есть настоящая русская просто потому, что вы – украинка. Потому, что вы свободны. Потому, что вы хотели поздравить свою сестру с праздником, а не сбросить на нее бомбу. Пусть ваша сестра отказывается. Какая она, к черту, русская?

Ведь для того, чтобы быть русским – как впрочем, украинцем, евреем или еще кем-нибудь, – нужно для начала быть человеком, а не зверем. Это и есть самая большая государственная тайна современной России.