Какой в России год?
Первая ассоциация, которая возникает сегодня у инакомыслящей российской интеллигенции – мы практически вернулись в 37-й. Призрак этой страшной даты сегодня возникает отовсюду, навязчиво, он проступает в каждом новом принятом законе, в неуемной пропаганде, в ненависти к тем, кто с ней не согласен, в самой атмосфере нынешней России. При этом консерваторы (не обязательно ура-патриоты, но и более умеренная часть – те, кого принято называть «охранителями») постоянно упирают на то, что нынешний режим нельзя сравнивать даже с поздним Союзом, не говоря уж про времена репрессий.
Основной их довод заключается в том, что этих самых репрессий как раз сегодня нет. Они подчеркивают, что все инакомыслящие могут свободно публиковать свое мнение не только в блогах, но и в некоторых (преимущественно столичных) Интернет-СМИ, где критикуют власть довольно жестко и не боятся при этом, что за ними «придут», а если и боятся – их страх продиктован лишь личной паранойей.
Охранители припоминают, что некоторые из сегодняшних несогласных имеют неплохую работу, которую не теряют из-за своих взглядов. Работа по специальности, возможность высказываться, даже (с издержками, правда) проводить свои конгрессы, отсутствие железного занавеса – казалось бы, где тут 37-й?
И все же аналогии неумолимо напрашиваются, притом возникают они у самых разных людей – весьма неглупых, способных сопоставлять эпохи и к паранойе не склонных. Причина этого противоречия, на мой взгляд, проста. В России действительно воплощается в настоящем самый страшный период из ее истории, более того, он уже практически воплотился… в общественных отношениях, общественном климате, проще говоря, в обществе.
Подумайте сами: в какое еще время пост-советской России наши граждане так были охвачены поиском «врагов народа», да и вообще употребляли это словосочетание всерьез, без иронии? А ведь врагов «бдительные товарищи» сегодня, пожалуй, ищут похлеще государства: выискивают цитаты оппонентов, создают сайты со списками «предателей», устанавливают имена участников оппозиционных мероприятий, начинают их травить, угрожать, желать смерти, рассылают их фотографии и личные данные. Притом неправильно думать, что это делают за деньги «кремлевские боты». Нет, таким занимаются обычные люди, причем вполне безвозмездно.
Пытаясь перещеголять друг друга в желании выслужиться, сегодняшние «шариковы» обвешивают Москву баннерами с портретами оппозиции, изображая их то голыми, то в ином унижающем человека виде. Телевидение и газеты изливают разгромные обличения и «разоблачения», тема «предательства» муссируется во множестве документальных и художественных фильмов, тоже сделанных с явным намеком.
Недавно на конгрессе интеллигенции разлили зловонную жидкость, но ведь это был далеко не первый случай травли людей. Наклейки знака «иностранный агент» на двери жилых квартир в Сыктывкаре, постоянные митинги у дверей собраний инакомыслящих (часто – с обязательным декором из портретов Сталина), не говоря уж о тематических сайтах – вот что, по сути, создает информационное пространство современной России.
Да и знакомые с советских времен «стукачи» никуда не делись. Вспомним, как в апреле пассажиры поезда Москва-Владивосток устроили скандал с вызовом полиции и требованием расправ только за тихие интеллигентские разговоры их соседей по купе между собой, в которых «благонадежная публика» разглядела оппозиционные взгляды.
На поэта, пусть не самого гениального и порой не сдержанного, написали донос за стихи, настолько списанный со своих советских аналогов, что авторы писем в НКВД, если таковые еще остались в живых, могут смело подавать в суд за плагиат. И это – только самые известные случаи, а сколько мелкого, бытового стукачества появляется сегодня?
Мы можем только гадать о его масштабах по, опять же, его публичном проявлении на сайтах, в подборках, опубликованных доносчиками для всеобщего обозрения – а сколько из этого не выносится на публику? Сам феномен стукачества заключается в том, что он всегда появляется там, где на него существует спрос.
Потому сравнение с 37-м годом – это не фигура речи, не пафосный оборот, а реальное ощущение сегодняшнего пульса общественной жизни. До полного сходства сейчас, действительно, не хватает лишь одного элемента – собственно репрессий. На самом деле, для них уже подготовлено все: и соответствующие законы, и подходящий настрой масс.
Притом этот настрой вызван именно государственной пропагандой и взращен государством вполне сознательно, а многие прокремлевские организации негласно курируются властями. Для запуска механизма государственных преследований инакомыслящих у государство нет лишь одной вещи – необходимости.
В самом деле, при нынешнем накале агрессии и ненависти в обществе «враги народа» нужны властям именно на свободе, а не в лагерях. Про людей, сидящих в тюрьмах, на время их заключения помнят только единомышленники, но никак не враги – случай с Ходорковским явно это показал.
Обыватель не сможет сорвать злость на заключенном, его жажда поиска новых компроматов обрывается о тюремные стены и невольное бездействие противника. А главное – на того, кто выпал из поля зрения, власть уже не сможет возложить вину за собственные ошибки. Да и опасности затравленные люди не представляют для режима никакой – влияния на общественное мнение у них все равно нет, и большинство никогда не будет рассматривать их как адекватный источник информации.
Формально власть сейчас пытается выглядеть чуть ли не главным гуманистом на фоне своих разбушевавшихся фанатов. Теперь она всегда может сказать, что позволяет себя критиковать, и даже иногда, по особому великодушию, защищать своих критиков от очередных бандитствующих «патриотов».
Формально в России существует даже свобода слова, а расправу с особенно неугодными власть чаще осуществляет через очередных «ополченцев». Потому существующий сегодня в России 37-й год можно назвать в каком-то смысле «виртуальным». Виртуальная реальность, как известна, может полностью копировать настоящую, включать в себя полноценный обмен мнениями, информацией, эмоциями и даже развитие отношений. Ее отличает от реальной жизни лишь одно – физическая недосягаемость участников.
Кстати, в отличие от СССР хрущевского периода, «реабилитация» виртуально «репрессированных» в современной России не наступает даже при наличии очевидных оснований для нее. Например, в марте текущего года врагами и национал-предателями клеймили тех, кто лишь пытался упомянуть, что в Крыму были российские военные (по «официальной» версии, их там в принципе не показывалось).
Затем Владимир Путин лично и неоднократно признавал, что именно его воинский контингент блокировал украинские военные базы. Однако перед людьми, которые изначально говорили правду, даже после ее обнародования никто и не думал извиняться. То же самое касается тех, кто выступил против решения Совета Федерации о возможности введения войск в Украину от 1 марта.
Не так давно Совфед с подачи Путина отменил это решение, однако о людях, изначально говоривших о его нецелесообразности, так никто и не вспомнил. «Счастье» либеральной интеллигенции заключается лишь в том, что «репрессии» пока не в массе своей не выходят за рамки бытовой травли, зловонной жидкости и профилактических бесед в Центре «Э».
Однако возможность воплощения виртуального мира в реальность очень и очень велика. Ситуация на Востоке Украины очень явно показала, как воинственность и ненависть, возникшая в информационном пространстве, со временем превращаются в самые настоящие цинковые гробы. Также обстоит дело и с репрессиями – они начнутся ровно тогда, когда будут выгодны государству, то есть когда уменьшится процент одобряющих его действия. И тогда, боюсь, от зыбких гражданских свобод в одночасье останутся лишь воспоминания.
Повідомити про помилку - Виділіть орфографічну помилку мишею і натисніть Ctrl + Enter
Сподобався матеріал? Сміливо поділися
ним в соцмережах через ці кнопки