Несмотря на любовь к путешествиям и открытию нового, я почему-то не хочу ехать в Россию даже как турист. Дворцы Петербурга, храмы и сталинские высотки Москвы, пропитанное духовностью Золотое кольцо – пусть уж лучше все это картинками в Википедии.

Информационные и реальные войны между двумя странами довели до того, что в голове РФ начинает напоминать некий заповедник дремучего мышления и диктатуры, своеобразная Северная Корея с православным душком и айфонами. Правды в головах давно уже нет – причем, по обе стороны волатильной российско-украинской границы.

Если бы я и отправился в путешествие по одной восьмой части суши, так уж только когда "все это" закончится. Например, с удовольствием отвел бы своих внуков – а если повезет с течением истории, то и детей – в Музей истории путинизма. И не так важно, где он расположится: в центре обретшей независимость Сибири, столице остатков Московии или же в бывшем мавзолее на Красной площади.

Там можно было бы поиграть в виртуальную симуляцию аннексии Крыма, посмотреть 3D-реконструкцию "крымской речи" Путина, посмотреть в глаза его аудитории, пройтись по интерьерам дворцов власть предержащих и хижин жителей замкадья. Полистать записи в блогах матерей павших в Донбассе, почитать гневные посты молодежи начала 2000-х, пройтись по "таймлайну" закручивания гаек в РФ – от взятия НТВ в одной из первых комнат до Pussy Riot и череды безумных законов в одном из последних залов.

И все звучит хорошо, кроме одного. Шансы появления подобного заведения ничтожно малы. Вовсе не потому, что ВВХ "вечен". Отнюдь, он еще более мелочен и временен, чем популярность нового айфона. Просто народ, поставивший его на царствование, так и научился признавать свои ошибки и просить за них прощения. Тут, правда, стоит вынести за скобки совесть нации – тех людей, которых большинство россиян нынче клеймит как национальных предателей и изменников, "пособников фашистов". Но как Сталин со временем из кровавого тирана стал "эффективным госменеджером", так и Путин с десятилетиями после его так сильно ожидаемой смерти из обезумевшего президента станет, к примеру, "медиатором этнических конфликтов" или же "талантливым реформатором".

Пройдет время, и живущие в далеко не идеальных условиях режима Путина будут вспоминать его с ностальгией: мол, тогда и Крым был наш, и весь мир нас боялся. Чувство вины так и не посетит условно-стандартного россиянина – оно расплывется в тени молчаливого большинства, где вроде бы и виноват каждый, но все вместе они считают себя правыми. Знакомое украинцам "Сумно, страшно, а згадаєш – серце усмiхнеться" на почве Федерации трансформируется в "Да, все было хреново, но как же хорошо!".

Это эдакий извращенный Достоевский снова и снова: грезы о величии своей страны, сидя в алкогольном угаре, в грязи, в пламени азарта, бить поклоны храмам с семечками в кармане, пытаться сделать раба из брата, чиновника из попа, инквизитора из учителя, царя из президента. Неспособность простить себя за свое несвободное существование порождает ненависть, которая в итоге и пожирает – если уже не пожрала – то, что политологи могли бы называть "российской нацией". От некогда существовавшей реальности остался лишь миф, который питается такими же мифами о своем величии и превозносит свои ошибки – обвиняя других в готовности их признавать и исправлять.

И это в итоге оказалось повторение Преступления и наказания – в роли Родиона народ, в роли преступления – новая диктатура, в роли наказания – режим Путина. Правда, часть с осознанием и искуплением своей вины пока еще остается фантазией Достоевского – но еще может стать реальностью.

Но все же – до встречи в Музее истории путинизма.