Внятно об этом сказал автор «Тихого Дона»:

« Жмурясь, Григорий махнул шашкой. Удар с длинным потягом развалил череп надвое. Австриец упал, топыря руки, словно поскользнувшись; глухо стукнули о камень мостовой половинки черепной коробки. … Григорий слез с коня и замотал головой. … Путано-тяжел был шаг его, будто нес за плечами непосильную кладь; гнусь и недоумение комкали душу. Он взял в руки стремя и долго не мог поднять затяжелевшую ногу. … Он заметно исхудал, сдал в весе, часто в походах и на отдыхе, во сне и в дреме чудился ему австриец… С холодным презрением играл <Григорий> чужой и своей жизнью; оттого прослыл храбрым — четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил. … но знал, что больше не засмеяться ему, как прежде; знал, что ввалились у него глаза и остро торчат скулы; знал, что трудно ему, целуя ребенка, открыто глянуть в ясные глаза».

Это лучшее из тех, что я знаю, описание последствий нарушения заповеди «Не убий». Того, что убийца – вне зависимости от суда-следствия, раскрытия-нераскрытия преступления – становится, если употребить богатое смыслами английское слово outcast, изгоем, выброшенным из круга людей, просто «отбросом», которому заказаны многие обычные человеческие эмоции и радости. Становится кинетически исправным трупом-кадавром. Между ним и другими людьми – даже если они и не знают, что он убийца, а уж тем более если знают или хотя бы подозревают, – пролегает невидимый, но тем не менее вполне ощутимый барьер.

Я вспомнил «Тихий Дон» не так давно, когда оказалось, что традиционный знак славянского гостеприимства, «хлеб-соль» – это уже не для Путина, не для «самого влиятельного», по версии журнала «Форбс», человека 2014 года. На переговорах в Минске красивые белорусские девчата в национальных нарядах встречали официальных гостей караваем с солонкой. Встречали так всех, кроме Путина. Причем, что характерно, по его же просьбе (службы протокола, что одно и тоже).

Чего он боялся? Что хлеб от белорусов станет взрывчаткой, а соль – ядом? Или что хлеб может оказаться отравленным? На чуть более давней встрече в Нормандии руководители стран – победителей фашизма общались с Путиным как с инфицированным болезнью, стараясь дистанцироваться, соблюдая правила политической гигиены.

Высоковольтное моральное напряжение наводит на самого изгоя внутреннюю неуверенность – вот причина неуклюжих, странных, нелогичных, обращающих на себя внимание действий. Таких, например, как набросить – на официальном мероприятии – шаль на плечи жены руководителя другого государства. Этот жест, возможно, и продиктован заботой или галантностью, но крайне неуместен. Или, например, появление близ австралийских территориальных вод кораблей ВМФ России накануне проводимого в Брисбене саммита «Большой двадцатки». Возможно, это обычный поход российского флота, даже вполне благонамеренные «учения по ликвидации последствий изменения климата», но воспринимаются они как демонстрация военной силы, как попытка давления, как шпионские действия, а многими простыми австралийцами – как прямая опасность начала войны.

Стоит ли удивляться тому, что Австралия выслала привечать российских гостей не девушек в национальной одежде, а несколько кораблей с крепкими парнями в военной форме? И без всякого хлеба-соли.