В конце ноября Владимир Путин заявил на  заседании Совета безопасности Российской Федерации: «Мы видим, к каким трагическим последствиям привела волна так называемых цветных революций, какие потрясения испытали и испытывают народы стран, которые прошли через безответственные эксперименты подспудного, а иногда и грубого, как говорят, ломового вмешательства в их жизнь.

Для нас это урок и предупреждение, и мы сделаем все для того, чтобы это никогда не случилось в России». Простите, я вынужден согласиться с Путиным, но только в этой части – «цветная революция» действительно не случится в России. Нет повода, нет цели. Не могут же россияне бороться за неизвестную свободу, против самих себя. 

После распада СССР на его территории было несколько революционных ситуаций. В Таджикистане – в 1991 и 1992 годах, в Кыргызстане – в 2005 и 2010 годах. Социальные волнения были в Армении, в Беларуси и в Казахстане. Результата «цветные революции» смогли достичь только в двух странах – в Грузии (2003) и Украине (2014). В Молдове были волнения, но «революционные» события прошли так мягко, что их никто и не заметил. Молдавская «бархатная революция» напоминала события в Польше или Чехословакии в конце 80-х годов.

Чтобы подготовить и провести успешную революцию, которую в Кремле тут же окрестят «цветной», нужны поводы, причины и факторы – зачем, почему и с какой целью. Как правило, любые революции имеют целью кардинальные изменения – кого-то и что-то сместить и на смещенном месте построить новое, лучшее, о чем мечтали все последние годы.

Для революционной ситуации необходим набор причин – ухудшение социальной жизни, резкий спад уровня жизни, быстрое повышение цен на продукты и товары первой необходимости. Для обществ, имеющих традиции политической культуры, есть и другие причины – отсутствие демократии, систематические нарушения прав человека, подавление свободы слова, пропаганда, коррупция, авторитаризм. Как правило, набор причин приводит к волнениям и беспорядкам, которые власти пытаются подавить. Успешная революция может произойти и тогда, когда политические и социальные причины связаны вместе и становятся главным мотивом для революционеров, людей, не видящих иного выхода, как смещение диктатуры.

Сравнивать и смешивать все «цветные революции» в «одну кучу», как это делает Путин, глупо. У каждой страны много разных факторов, которые становятся причинами для революционной ситуации. Одна причина была в Ираке, другая – в Египте, третья – в Украине. Так же как отличаются друг от друга Саддам Хусейн и Виктор Янукович.

Путин мог бы с таким же успехом назвать «цветной революцией» события в Петрограде в 1917 году, если бы знал историю. Призывы и лозунги большевиков мало чем отличались от современных – за демократию, социальную справедливость, без казнокрадства. Все обернулось куда худше для России, потому что, в отличие от меньшевиков, большевики больше врали, чем могли воплотить обещанное.

Путин, с таким же успехом, мог бы назвать французские революции 19 века «цветными», ему терять нечего – и получил бы в ответ хорошую отповедь от французов. Или исламскую революцию в Иране, и получил бы от Тегерана разъяснение и пожелание больше читать и думать. На самом деле, словосочетание «цветная революция» – для Путина лишь повод, чтобы порассуждать о неприемлемости смены власти, поскольку в планах российского президента править долго.

У самого термина не определен автор, но подразумевается, что так можно назвать все революционные изменения за последние 23 года, начиная с «бархатной революции» в Чехословакии. Потом «бульдозерная» – в Югославии, «революция роз» в Грузии, «оранжевая» – в Украине в 2004 году. Революцию в Египте никак не назвали, она была четвертой в этой стране с 1805 года. С 2010 года прошли три революции – в Тунисе, Египте и Йемене, получившие название «арабская весна» и, само собой, названные российкой пропагандой происками США и Израиля.

На постсоветском пространстве все революции или попытки их проведения были в основном подавлены или с самого начала плохо подготовлены. Страны бывшего СССР по-прежнему ментально живут в обществе советских людей, где отношение к власти определялось уровнем и количеством анекдотов или разговоров на кухне.

Для созревания революционной ситуации нужны несколько факторов, которыми могут руководствоваться революционеры – история государственности, традиции политической культуры, публичной политики, свободы слова и дискуссий, диссидентства, традиции публичных акций и отстаивание права на свободу выражения. Без них трудно представить не только саму революцию, но и более-менее внятную позицию и программу.

У стран Центральной Азии таких факторов почти нет, несмотря на то, что на огромной территории живут народы с историей, насчитывающей тысячелетия. В 20-х годах власти СССР решили по-своему нарезать карту. На ней появились республики с национальным (титульным) обозначением. До того и на территории оккупированного Россией Туркестанского края и ранее Бухарского эмирата, Кокандского бекства и Хивинского ханства центральноазиатские народы жили вместе, несмотря на разные языки, не разделяли себя по регионам, языку или разрезу глаз.

Советской власти создать полноценные национальные республики не удалось – в Таджикистане оказалось четверть населения, называющего себя узбеками, в Узбекистане – несколько миллионов говорящих на персидском (таджикском) языках. Этнические узбеки живут в Кыргызстане, этнические кыргызы – в Таджикистане.

Затем советская власть уничтожила письменность – с арабской графики на латиницу, потом на кириллицу, лишив население Центральной Азии литературного и научного наследия. Каждый из народов чувствует себя наследником великой и древней истории, но без исторической территории.

В отличие от стран Центральной Азии, свои исторические территории, с некоторой долей оговорок, имеют Азербайджан и Армения, Грузия имеет традиции государственности с конца 2 тысячелетя до нашей эры и монархии – с 3 века до нашей эры. В конце 19-го и в начале 20-го веков на территории этих стран появились идеи социал-демократии. Активно распространились среди армян программа партии «Дашнаццютун», среди азербайджанцев – партии «Мусават».

В 1918 – 1920 годах (Грузия – до февраля 1921 года) все три страны приняли декларацию независимости. Выходили газеты, были сформированы правительства и избраны парламенты. Красная армия, нарушив советские обязательства признания закавказских стран, захватила в 1920-21 годах и Азербайджан, и Армению, и Грузию, объявив там советскую власть.

Примерно такая ситуация была в странах европейской части постсоветского пространства – Беларуси, Молдове и Украине. Части этих стран были присоеденены в 1939-1940 годах. Советская власть, кроме новых территорий, получила население с европейскими традициями, которое всегда стремилось к независимости своих стран. Во всех трех странах были традиции политической жизни, свободы слова и государственности.

Но даже наличие всех факторов совершенно не означает успех революции. Национально-освободительные движения в 19-20 веках против Российской империи, а с 1918 года и против советской власти – это то, что объединяет все постсоветские страны. Но, как оказалось, и этого недостаточно для формирования революционного настроения.

Уничтожение исторической памяти – цель советской пропаганды, все 74 года пытающейся выбить из сознания людей прошлое. Сегодня уже современная российская пропаганда ставит своей целью не только поддержание русского языка как языка империи, но и вольную интерпретацию истории народов бывшего СССР.

Если начать рассматривать основные претензии Кремля к бывшим советским республикам, то на первом месте будет требование защиты русскоязычного населения. Не просто населения, а носителей русского языка. Среди русскоязычных жителей бывшего советкого государства много и представителей коренного населения – русификация на протяжении несколько последних веков затронула огромную часть живущих в республиках Центральной Азии, Украине, Молдове и Беларуси.

Эту ситуацию можно назвать противостоянием русского и родного языков на уровне ментальности, когда на русском языке вы не услышите рассуждений о свободе и демократии, этого пропаганда не допустит. И наоборот, литературная классика и фольклор народов Центральной Азии, Грузии и Украины, многих других когда-то оккупированных Российской империей территорий сохраняют традиции вольнолюбия.

Реальность такова, что Кремлю удалось под влиянием пропаганды российского телевидения сохранить значительную часть стран Центральной Азии и Беларуси. Оценка ситуации внутри России или вокруг России у жителя Кыргызстана и, например, Вологодской области мало отличаются друг от друга.

Для жителя Бишкека неудачи российской политики могут восприниматься тревожнее, чем коррупция среди чиновников собственного правительства. Случился своеобразный «стокгольмский синдром», когда заложники имперской политки, которые, кроме унижений трудовой эмиграции, на самом деле, мало что имеют от самой России, защищают империю с большим неистовством, чем сами россияне.

Путину всегда казалось, что большая часть населения бывшего СССР должна на него молиться и благодарить за сохранение видимости империи или, как он любит говорить, «общего дома». Любые попытки несогласия с его позицией, требование восстановить родные языки в полной мере как государственные, избавление от российского экономического диктата и, как самое тяжело преступление, избавление от российского телевидения, приводят его в состояние исступления.

На самом деле, ему не нужны Абхазия или Приднестровье как территории, он не может справиться с Россией, куда большей по площади, чем сепаратистские территории. Ему важно сохранить «русский язык», каким бы он ни был – украинским суржиком, белорусской трасянкой, или блатным языком российских телесериалов.

Может ли население стран с таким пропагандистским влиянием добиться революционных изменений? Скорее всего – нет. Кыргызские «революции» оказались банальными переворотами, когда победители-президенты так и не смогли или не захотели менять систему, против которой призывали бороться соотечественников. Как оказалось, они боролись против лидеров системы, которую принимали и сохраняли. Таджикская революция 1992 года была неудачной хотя бы потому, что протестующие против собственной коррумпированной власти люди держали в руках портреты Ельцина и устремляли взоры к Москве. Примерно так же можно объяснить и неудачу Майдана 2004 года – украинцы вышли бороться против своей власти, не подозревая, что за ней всегда стоит ухмыляющийся российский имперец.

Успех Майдана-2014, как и «революции роз» в Грузии – в их антикремлевской позиции. Как только в конце января, спустя два месяца с начала студенческого протеста, Юрий Луценко и его соратники обвинили Кремль в непосредственном участии в событиях в Украине, «украинскую революцию» можно назвать удачной. Люди на Майдане как будто сами давно хотели сказать то же самое, но чего-то опасались. Но слова с Майдана услышал и Кремль. Можно сколько угодно потакать желанию Путина защитить мифических «русскоязычных» суржикоговорящих на Донбассе, главная цель российского вождя – сохранить империю, хоть в каком виде.

Путин испугался Майдана так же, как до сих пор боится Саакашвили и грузинских реформ. И это не потому что в Грузии проведены успешные реформы, повторения которых хотят в Украине, а потому, что успешные соседи, бывшие «совки» – главные враги имперским устремлениям Путина. Еще одна причина – напугать других постсоветских соседей, кто хотел бы требовать изменений, реформ и свободы. Потому что они рано или поздно все равно потребуют свободы от Кремля.

Зря россияне видят в пугающих российской пропагандой «цветных революциях» зло и личную обиду, в Грузии и в Украине еще сохранились теплые отношения к друзьям и родственникам, но не к Кремлю.