«Одна из главных задач – прорвать информационную блокаду и разорвать поток ложной информации, поступающей из российских СМИ», – так прокомментировал спикер АТО Владислав Селезнев выход в онлайн представительства пресс-центра АТО. Справится ли этот и ряд других информационных ресурсов с непосильной, на первый взгляд, задачей – кардинально изменить направление медиапотоков страны, сам подход и видение информационного обеспечения борьбы с террористами на Востоке?

Информационно-психологическое противостояние или, как его ошибочно принято называть у нас, «информационные войны», понятие далеко не новое. На всех этапах своего развития оно было связано в первую очередь с военно-политическими (а впоследствии – и с экономическими, культурными и другими) действиями государства, и прочно опиралось на общественно-политическую инфраструктуру общества. Пик и переломный момент развития идей такого противостояния пришёлся на конец «холодной войны» и начало новой войны с призрачным международным терроризмом.

Наиболее удачным полигоном для проверки эффективности соответствующих организационных схем и инструментария стала первая война в Персидском заливе. Это был триумф информационно-психологического инструментария на службе Вооруженных сил. Полученный в результате успешный опыт применялся в дальнейшем во всех основных вооружённых конфликтах конца ХХ века. Первой жертвой войны всегда становилась информационная инфраструктура – теле- и радиостанции, информационные агентства, коммуникационные сети. А взамен наступавшего тревожного информационного вакуума, местные жители практически сразу получали «нужную» информацию, сопровождаемую соответствующей картинкой.

Логичное развитие эта концепция получила после трагических событий 11 сентября, когда и Соединенным Штатам, и мировой общественности стало понятно, что характер войн и вооруженных конфликтов изменился навсегда. Вместо традиционных противостояний регулярных армий мир получил абсолютно новые разновидности вооруженных столкновений, не ограниченных ни географически, ни организационно. В итоге известная до этого концепция информационно-психологического противостояния получила новую жизнь в качестве концепции «сетевого» противостояния (Network-Centric Warfare – NCW).

В XXI веке основные угрозы безопасности исходят от террористических и  криминальных и других организаций, участники которых объединены в определенные сетевые структуры. Эти организации чаще всего не имеют единого руководства, координируют свою деятельность с использованием средств глобальных коммуникаций.

В концепции «сетевого» противостояния появилось четвертое измерение поля боя – духовная и виртуальная сфера. Главная цель в такой войне – не завоевания территории, а завоевания «души воюющего народа» при «сохранении духа своей армии и народа».

Изменились роль и место вооруженных сил. Акцент делался на проведении невоенных операций (Operations Other Than War), что требует тесного взаимодействия с негосударственными организациями. Для действий в «новом» измерении привлекаются и средства массовой информации.

Иными словами, в вооружённых конфликтах ХХІ века на первый план выходит не физический урон военной мощи противника, а создание более выигрышной информационной «модели» каждого отдельно взятого действия и общей картины в целом. Это, в свою очередь, радикально меняет подход к военной стратегии – цели для нанесения ударов выбираются исходя из последующего информационного «резонанса» – чем он сильнее, тем более выигрышной является избранная для уничтожения цель.

Однако после практической отработки Вооруженными силами США этой концепции против главного «сетевого» врага «Аль-Каиды» в Афганистане в 2001–2002 годах и в Ираке в 2003 году, от неё пришлось отказаться. Использование в операциях, построенных по «сетевому» принципу, регулярных национальных войск кардинально снижает эффективность того самого информационного резонанса. Центральной идеей любого информационного донесения с поля боя становится не событие как таковое, а именно привязка участников столкновения к конкретной стране и/или группе стран.

И вот Россия, которая всегда внимательнейшим образом прислушивалась к «вражеским голосам» из-за океана, нашла простое и гениальное решение этой проблеме. Теоретический анализ этой проблемы в России начал известный апологет Кремля А. Дугин, который перекрестил американскую концепцию в «сетевые войны». Практическую же сторону проблемы отработал тот самый Гиркин «Стрелок» на примере военного кризиса в Сирии. Еще в мае прошлого года на «круглом столе», организованном российским изданием «Независимое военное обозрение», посвящённом развитию и последствиям вооруженного противостояния на Ближнем Востоке он заявлял: «Основа успеха в войнах нового типа – это превентивные специальные, а не крупные войсковые операции. Своевременно устранив, пусть внешне не всегда законными способами, нескольких главарей, такие операции сберегают тысячи и тысячи жизней, целые регионы». Уж больно знакомыми кажутся вещи, о которых он тогда говорил, в контексте последних событий в Украине.

Сам Путин присоединился к дискуссии в своей резонансной статье о ситуации в Сирии, опубликованной в «The New York Times» осенью 2013 года. В частности, он добавил немного геополитического контекста, заявив, что именно проводимая США политика «отличает Америку от других». Таким образом, Россия может спокойно перенимать американский геополитический опыт – с теми же последствиями для уже собственной, исковерканной пост имперским синдромом, исключительности.

Итак, если из описанной выше картины «сетевого» противостояния убрать компонент национальных вооружённых сил, и заменить его безликими боевиками, будь то «вежливые вооружённые люди», «зелёные человечки» или таинственные «ополченцы», всё становится на свои места – информационный резонанс возвращается на положенное ему место, к основному событию. Это – ключевой элемент так называемой «гибридной» войны. Мы видели это в Крыму, мы видим это на Донбассе.

Есть ли выход? После информационного фиаско в Ираке в 2003 году, американские военные и политические стратеги решили вернуться к истокам, разделив информационную и психологическую составляющие борьбы в «четвертом измерении», сделав акцент на взаимном их дополнении. Кроме того, усвоив горький урок борьбы с международным терроризмом, американцы сделали основной упор на использование не регулярных войск, а частей специального назначения (ярчайший пример тому – образцовое устранение Усамы бин-Ладена). Результат себя оправдал – ситуация с информационно-психологическим обеспечением военных операций, проводимых Соединенными Штатами, равно как и с их потенциалом адекватного ответа на аналогичные действия против своей страны, значительно улучшилась.

Как обстоят дела у нас? Украина, к сожалению, находится ещё в «каменном веке» виртуальной борьбы. Согласно ст. 17 закона о борьбе с терроризмом, информирование общественности сводится к тому, что  запрещено разглашать информацию о тактике операции, сведения, которые могут усложнить задачу боевых подразделений или служить пропагандой целей террористов. Но ведь понятие информирования больше касается того, о чём говорят, нежели того, о чём не говорят.

Те же американцы разработали целую систему соответствующих документов – Доктрин Объединенного комитета начальников штабов США объединённых информационных, психологических, специальных операций. Они предписывают как обязательные шаги в информационной сфере: информирование граждан о политическом курсе, мотивах и целях страны, распространение информации, способствующей формированию нужного общественного мнения, как внутри, так и за пределами страны, создание информационных продуктов, которые могут повлиять на психологическое состояние, эффективность действия противника.

Реализация этих шагов должна вестись параллельно на двух уровнях сразу: стратегическом – работа с мировой общественностью и тактическом – работа со «своей» аудиторией, в первую очередь в проблемных регионах. Всё это позволяет создать мощный информационный фон для проведения необходимых, часто непопулярных, но единственно адекватных с точки зрения противостояния «сетевому» противнику силовых акций.

Каждый из этих пунктов в конкретной ситуации нуждается в собственной трактовке и планировании, и на этот случай у предприимчивых американцев имеется более трёхсот страниц подробнейших объяснений и инструкций. Есть ли что-либо подобное у нас? Если и есть, то практической пользы от этого пока не видно.  А если нет, придётся на ходу адаптировать действия украинских военных к реалиям нового типа конфликтов. И делать это нужно максимально быстро – каждый упущенный день приближает нас к риску окончательно проиграть информационную битву.