Любимый политолог Владимира Путина Александр Дугин любит описывать мировую геополитику как борьбу двух систем – власти моря и власти суши. К первой принадлежит евроатлантический мир: страны, имеющие выходы к морям и развитые благодаря морской торговле. Ко второй, среди прочих, принадлежал Советский Союз – огромная территориальная империя, запертая на континенте. Эволюция технологий позволила талласократам – морским державам – продвинуть свою власть и в воздух, и противостояние получило новую арену. "Звездные войны" 80-х – оттуда родом, из стремления покорить и воздух, и космос.

Из-за этого суша стала сдавать позиции еще сильнее – ведь идея открытого воздушного пространства прямо противоречит "бастионной" логике суши. Морские державы зарабатывают влияние благодаря торговле, получая экономические бонусы, плюс сопутствующую "мягкую" культурную экспансию. Государства "суши" стремятся к расширению - войнами и агрессией, в том числе аннексиями территорий соседних государств. Им свойственен слабый флот – возможно, поэтому Москве так был нужен Крым, чтобы сберечь минимальное присутствие в бассейне Атлантического океана.

Сбитые украинские самолеты – а теперь и пассажирский лайнер, полный европейцев и малазийцев – попытка дерзко поиграть мускулами, показать свои претензии на установившийся на суше и море порядок. Умелый политик Путин увидел вялость Запада в поиске единого и жесткого ответа притязанием Москвы – и подлил масла в огонь мировой дипломатии. Правда, в разгоревшемся пламени может сгореть и его режим торжествующего консерватизма.

Вся ситуация с Украиной выявила червоточины либеральной международной политики: привыкшие к языку подтекстов державы Запада не уставали удивляться, почему Янукович, а затем Россия не реагируют на их "глубокую обеспокоенность". Призывы к миру не успокоили и ситуацию на Ближнем Востоке: Израиль начал очередную операцию в секторе Газа, Катар спешно скупает оружие у США в страхе гнева соседей. Хрупкий глобальный мир может вновь качнутся в сторону силовых противостояний, пусть и опосредованных через страны "третьего мира".

В начале 90-х американский политолог Фрэнсис Фукуяма задался вопросом, а не пришел ли "конец истории" после распада СССР и торжества либерализма. Его коллега Сэмюэль Хантингтон парировал – нет, еще есть множество поводов для конфликтов, особо на так называемых "стыках цивилизаций". Правда, в украинском случае подобный разлом уже сместился - с Днепра на восток Донбасса. И это уже говорит как минимум о конце "старой истории", в том числе, старательно культивируемых мифов о братстве славянских народов и неразрывности связей с Россией.

Новая история ждет и Запад – медлительность реагирования на внешние угрозы, пусть и дружественным странам, заставит задуматься как политиков, так и общественность. Привыкшие воевать смыслами государства Евроатлантики не могут пробиться через щит российского цинизма и пропаганды. Старый свет уже с трудом подыскивает соратников своим увещеваниям о гуманизме, правах человека и всеобщем мире – и в самой Европе поднимают голову любители права сильного и бряцания оружия.

Едва ли нас ожидают масштабные войны – по крайней мере, в привычном понимании слова. Война смыслов развернется на новом, локальном уровне – внутри самих государства, где бизнес-лобби будет конфликтовать с либералами, богатые с бедными, просвещенные с адептами масс-культуры. Схожие бои ждут и Украину, особо Донбасс, где думающие станут объектов ненависти бездумных. Начерчиваются новые оси противостояния. Будут ли это обеспеченные страны против "развивающихся", диктатуры против демократий, христиане против исламистов – неясно, но старые конфликты размываются и превращаются в новые.

В одном из вариантов – по версии российского писателя Владимира Сорокина – это будет "бесконечно разных больших и малых народов, заново перетасованных и разделенных на княжества, ханства, республики и королевства, как и в Средние века прошлого тысячелетия, где взоры ищущих обращены к Республике Теллурии, к ее залежам волшебного металла, который приносит счастье".

С потоком свежим российских новостей даже подобная фантасмагория приобретает все больше черт реальности.