Продолжаем публикацию цикла постов Иллариона Павлюка "Пять причин пойти воевать за Украину". Украинский журналист, режиссер и документалист был мобилизован в украинскую армию, проходил службу в зоне антитеррористической операции в подразделении разведчиков. Сейчас вернулся с войны и имеет возможность рассказать об увиденном. Свои впечатления и мысли он публикует на странице в "Фейсбуке ". Предыдущие три часть публикации читайте по ссылкам: 1 часть, 2 часть, 3 часть.

На М. можно было положиться на все сто -- то, что она никого не видела в тепловизор, означало лишь одно: никого там и в самом деле нет. Напрямую с их позиций мы тоже не видны. Вот почему шелест мин, пролетающих низко над нашими головами, сегодня почти совсем не тревожит - никто не может знать, что мы тут.

Я сам не понимаю, как я распознал ту самую мину. Возможно, моё подсознание еще не забыло, как звучала приближающаяся авиационная ракета когда-то давно в Газе. И хотя специфичное шуршание мины на свист ракеты совсем не похоже, кое-что общее все же есть: если звук словно зависает над тобой, постоянно усиливаясь, значит это - по твою душу.

«Вниз!», - крикнул я М., скатываясь в заранее примеченное углубление прямо здесь, на склоне. По-моему, я успел дернуть её за бронежилет. Не уверен. Так или иначе, М. оказалась в ложбинке почти одновременно со мной. Где-то в паре десятков метров шваркнул хриплый рык разрыва. Близко.

Под подошвами ботинок что-то громко захрустело. Мне кажется, мы с М. посмотрели вниз одновременно. Прямо под нашими ногами лежал невесть откуда взявшийся старый похоронный венок. Дурацкие нежно-розовые пластмассовые цветочки переплетенные с ветками искусственной хвои, обвитые черно-золотой траурной лентой. Кажется, на ней было написано «От друзей».

Синхронно мы подняли лица, посмотрев друг на друга. Я решил не произносить по поводу венка ни единого слова. Похоже, М. приняла точно такое же решение, потому что после секундной немой сцены мы оба молча вернулись на свои позиции на гребне холма.

Не скрою, выбросить этот венок из головы ту ночь оказалось не так просто. Особенно, когда, снова нырнув в ложбинку, мы сворачивались на нем в клубок, ожидая близкого разрыва мины. Но по-прежнему ни я, ни М. не комментировали зловещее соседство ни словом, ни даже взглядом. Слишком страшно пустить в свое сознание хотя бы толику суеверного ужаса. Нет никакого венка. Есть только четыре мины, аккуратно уложенные вдоль облюбованного нашей группой холма.

Это был первый, так сказать, персональный обстрел нас русскими. Именной. После того, как прошлой ночью мы вывели в серую зону корректировщиков, «популярность» нашей скромной разведгруппы явно росла.

Ответ на вопрос «почему» мы узнали через пару дней, прочитав о той ночи вот такие строчки из перехвата донесений российских войск: 
«Район населенного пункта Горловка. Место временной дислокации 6-й отдельной танковой бригады накрыто однократным артиллерийским огнем высокой плотности и большой мощности,.«200» - 10, «300» - 29, уничтожено/повреждено 9 единиц бронетехники».

То есть, 29 русских военных теперь поедут домой на лечение, а еще десять, увы, в лечении больше не нуждаются в принципе. Ну, а главное, конечно, сами танки. 9 единиц - это немало! В сноске сообщалось, что пострадавшие в результате нашей вылазки танкисты были из Нижегородской области.

А вот теперь интересно, что вы скажете, если я сообщу вам, что это запоминающееся выступление нашей артиллерии стало возможным благодаря развед-группе, состоявшей из водителя, художника-оформителя, гида пешего туризма, учителя, продавца, мелкого предпринимателя и прочего люда, впервые взявшего в руки оружие полгода назад? Да, чуть не забыл - все это под командованием пенсионера. Звучит забавно, да? Но ведь, по сути, всё так и есть!

Это - ответ на вопросы, вроде «А какой толк от непрофессионалов?», «Чему можно научиться за пару месяцев?» и «А не лучше ли каждому заниматься своим делом?».

И да, это - пятая причина пойти воевать за Украину.

___ Причина пятая. «Большой секрет американских морпехов» ___

...Официальная часть по случаю окончания курса огневой подготовки оказалась на удивление торжественной. Наши инструкторы, любые сведения о которых мы обязались не разглашать сразу в нескольких расписках, выглядели более, чем довольными.

«За это время, - говорили они, - по уровню огневой подготовки вы смогли приблизиться к лучшим подразделениям профессионалов, при том, что в начале курса некоторые из вас не умели стрелять вообще!»

По рядам прошел ропот удивления. В том смысле, что вторая часть этой фразы была чистой правдой, и некоторые из нас в первый день занятий с двадцати пяти метров из автомата не попадали в мишень. А вот первая половина выглядела какой-то неприкрытой и бессмысленной попыткой подбодрить нас, и без того не очень-то унылых. Мы, конечно, старались и своих успехов не отрицали, но делать из себя детей, которых хвалят за первые шаги, словно они высадились на Луне, тоже позволять не собирались.

Возмущенные, мы даже не могли сосредоточиться на остальной части их речи, пока не договорились между собой подойти к инструкторами за объяснениями, как только прозвучит команда «разойдись».

«Скажите правду», - настаивал кто-то, - «нас не нужно перехваливать».

Инструктор, небольшого роста, коренастый, быстрый, как кошка профессиональный убийца, широко улыбнулся: «Вчера и позавчера вы успешно выполняли упражнения, которые в программе американских морских пехотинцев даются только в конце первого года службы. Стрельба по нескольким мишеням, стрельба огневых групп в движении, интуитивная стрельба в темноте - большинство воинских подразделений этому вообще не обучают. А вы - довольно хорошо освоили все это, и даже худшие из вас попадают в зачетную зону».

«Но как?» - спросил я. - «Как может быть, что в США морпехи тратят год на то, что мы тут освоили за пару недель?».
«Их инструкторы тратят слишком много времени на то, что орут на солдат», - отчеканил инструктор, -«А вам ничего не приходится повторять дважды».

Звучало лестно, но мы ждали пояснений.

«Вы - добровольцы», - сказал он, -«Вы знаете, зачем сюда пришли, и делаете всё, чтобы научиться. Я помню, в начале один из ваших, стреляя, допустил сразу четыре грубых ошибки. То есть, он делал неправильно почти все. Я объяснял ему эти ошибки, не особо рассчитывая, что он хотя бы запомнит их все, а не то, что исправит. Но он стал попадать в цель сразу же! Мы, если честно, на это и рассчитывали, согласившись вас тренировать. Добровольцы всегда могут намного больше, чем те, кто просто выбрал военную карьеру».

Так и звучит причина номер пять: добровольцы всегда могут больше.

То есть, если вы идете воевать, понимая зачем и за что (не важно, по повестке или личной инициативе) - вы сделаете больше, чем иные спецы.

Этот эпизод об огневой подготовке - лишь пример. И, конечно, любой профессионал может возразить, что наша стрелковая форма, набранная за короткое время, так же быстро потеряется, если прекратить постоянные тренировки. Что стрельба не только не единственный, но и не главный навык. Согласен.

Но поверьте, если бы вы видели наш экзамен, вы были бы впечатлены. Не помню точно, но по-моему на счет него я тоже давал какую-то там расписку... Так что, увы, оставлю его описание на откуп вашему воображению.

А сейчас скажу вот что.

Я много слышал историй об «аватарах».

Ну, вы понимаете о ком я. «Люди, управляющие синими телами». Солдаты-алкоголики. На передовой шутят, что следующие за «аватаром» стадии фронтового алкоголизма называются «беспилотник» (когда синее тело явно управляется уже откуда-то извне), и «воин света» (уровень духовного просветления, рождающий воображаемую способность отбить Дебальцево с одной лишь саперной лопаткой в руках).

Так вот, историй об изможденных постоянным пьянством украинских воинах, много. Как и рассказов о бездарных командирах, трусливых боевых товарищах, предательстве, продажности и так далее.

Но лично у меня все было иначе.

«Аватара» мы видели один раз километрах в тридцати от линии разграничения.

Он подошел на блок-посту спросить у нас пароль. Не помню точно, что было в тот день. Например, пароль «Антрацит» и отзыв «Артемовск». Так вот, он подходит на нетвердых ногах, и раньше, чем наш водитель успевает открыть рот, выпаливает: «Антрацит! Ой... Артемовск! Не-не, падажжи... Ты первый говори!». «Антрацит», - с улыбкой говорит водитель». Боец пытается произнести «Артемовск», но отрыжка предательски прерывает его на первом же слоге, и он просто показывает жестом, что можно ехать...

Что же касается нашего батальона, где каждый сделал все, не ожидая, пока все вопросы решат те, «кто должен этим заниматься», где участие в войне все воспринимали как личную инициативу, где бойцы даже об экипировке заботились сами, изыскивая средства и волонтерскую помощь - я и впрямь чувствовал себя там, словно в американской армии.

«Да с вашей амуницией хоть сейчас Горловку брать можно!» - присвистнул один из военных, когда мы впервые высадились на блок-посту у линии разграничения.

А еще, к примеру, у нас есть учитель истории, по внешности которого вы не то, что разведчиком его никогда не назовете, а и вообще не поверите, что он знает, как держать в руках автомат.

И нет, он не сдаст зачет по физ-подготовке ни в «Альфу», ни в морскую пехоту. У него одышка, очки, и вечная растерянная улыбка на губах.

Но при всем при этом, он прострелит вам голову с пятидесяти метров раньше, чем вы его рассмотрите.

Потому что доброволец. Знает, куда пришел и зачем.

Или вот, когда мы потеряли двоих...

Сложно пересказать, каково это... 
Кэмпфера я просто знал, как знаю всех наших. А с Грызом мы успели подружиться. И я даже думал, какое же это везение найти нового друга в 35, который так близок тебе по взглядам и духу, словно он брат твой...

И с тем прощанием так по-дурацки вышло...

Он уезжал недели на три раньше меня. Я был в наряде, и потому смог выбежать проводить наших, когда все уже погрузились в автобусы. А Грыз увидел меня, выбежал, сказал, «Давай друже, чекатиму на тебе!» и обнял крепко так. А все ждут. И я подумал еще - прощаемся, как будто навсегда, а приеду же вот-вот. 
А вышло - навсегда.

Он был в другой группе, в другом секторе. Так и не увиделись.

Я к тому, что невозможно передать, как тяжело это... 
И с какой четкостью ты вдруг осознаешь, насколько всё серьезно. Что следующим можешь быть ты - уже сегодня ночью или завтра...

И знаете, что происходит в добровольческом отделении, когда гибнут побратимы? Когда каждый кожей чувствует, насколько близка смерть к каждому из них?

А происходит то, что после вопрос командира кто, не хочет идти в боевой выход, повисает гробовая тишина. Нет таких. И все стараются на всякий случай не встречаться с командиром взглядом - вдруг не возьмут!

И потом начинаются долгие уговоры из разряда «Ты уже два раза ходил», «А кто дежурить будет», «В следующий раз ты - обязательно, а сейчас дай другим поехать».

Вопрос «кто хочет» командир в принципе не задает, как бессмысленный. Все хотят.

А знаете, как с этим у россиян? Да вот вам цитата из радиоперехвата на следующее утро после того, как наша артиллерия накрыла нижегородских танкистов:

«Район населенного пункта Горловка. Срочно, чрезвычайно важности, доклад уровня 3. Подразделения 6-й отдельной танковой бригады в состоянии «Ч» (временно недееспособны). Личный состав отказывается от обслуживания боевой техники и требует возвращения на место постоянной дислокации».

Ну, то есть, уже утром ребятам остро захотелось в Нижний Новгород.
Это для сравнения. 
Декораторы, учителя и пенсионеры против кадровых российских военных.

Так лучше ли каждому заниматься своим делом, а не ездить воевать? Не лучше. Потому что война сегодня - такое же наше дело, как любое другое.

...По сигналу командира, мы остановились у крайнего дома. Быстро сошли с дороги, разбив окружающее пространство на секторы и присев на колено с оружием наготове. Сухо заклацали затворы автоматов - как бы мирно ни выглядел свет в окнах ближайшего дома, расслабляться нельзя. Каждый контролировал свой сектор с удвоенной настороженностью.

Неожиданно из ближайшего переулка показались две девушки лет двадцати. На обеих были легкие одежды ядовитых цветов. Ярко-желтого и малинового, по-моему. Они довольно громко говорили о своем, ели семечки и обратили внимание на ближайшего бойца, только оказавшись в нескольких метрах от него. 
Замолчали. Нашли глазами остальных - десяток вооруженных до зубов камуфлированных фигур - сделали три шага молча... И продолжили беседу с того же места, где прервались, словно не заметили ничего необычного.

Их яркие блузки продолжали мерно покачиваться, проплывая мимо нас в своей параллельной реальности, где все еще существовали танцы, мальчики и поводы нарядиться на ночь глядя во что-то еще, кроме бронежилета.

Так выглядит главный признак затяжного конфликта, который я впервые увидел еще на Ближнем Востоке. Мирная жизнь, как деревце сквозь асфальт, прорастает сквозь военные реалии, сосуществуя в немыслимой близости со смертью так, будто её нет.

Я вспомнил палестинского таксиста, который с готовностью вез нас из гостиницы «туда, где танки», выезжая чуть ли не на линию огня, а потом, глядя из-за угла, как мы с Пшеком залегли за бордюром (потому что выстрелил танк), ловил наш взгляд и знаками показывал, что будет нас ждать и даст отличную скидку.

Я не хочу затяжного конфликта. Я насмотрелся на то, как они высасывают соки из страны и силы из её жителей. Насмотрелся в Израиле, Грузии, Сербии. Можете назвать это причиной номер шесть, если хотите. Я не хочу взрывов в украинских городах, как в Москве или Тель-Авиве. Это семь, если угодно. Я не хочу оплачивать эту войну вечно своими налогами. Это восемь. Я не верю в мирное урегулирование, а-ля пожали руки и разошлись. Это девять. И я верю в победу. Это, пожалуй, десять.

Конечно, глядя на две фотки Кэмпфера и Грыза... Евгения Бирюкова и Николая Гордийчука... Глядя на их фотки, я напоминаю себе, что ставка очень высока. Да, не помогут, ни посмертные почести, ни компенсации, каки мы бы они ни были - их близким ничто не восполнит эту утрату. И не дай Бог заплатить такую цену никому.

Вот только, если по-честному, то нет такого выбора между «погибнуть или жить долго и счастливо».

Есть выбор между сопротивлением и поражением всей страны. Между свободным будущим и повторением российской оккупации, которая практически не прекращается в разных своих форматах уже не одну сотню лет.

Есть только такой выбор.

Просто пока его делают другие, оплачивая нашу свободу своей кровью, можно жить далеко от фронта в иллюзии, что войны нет.

«А что, война разве не кончилась?» - спросила одна знакомая, увидев меня в военной форме накануне отъезда. Я сначала разозлился на нее. А потом подумал о том, что это говорит о качестве того заслона, который соорудили наши на востоке. Заслона, за которым можно жить в уверенности, что война уже кончилась...

А что касается всех тех «здравых аргументов», позволяющих и дальше сваливать эту войну на плечи других, то лично у меня, к примеру, таких «аргументов, чтобы не ходить» целых шесть. Их зовут Света, Лев, Натан, Лея, Илана и еще одному мы со Светкой имя пока не придумали. Каждый из них не то, что повод, а даже, вроде бы, обязанность сказать: «не мое это дело, я нужнее здесь».

Вот только у моих аргументов за то, чтобы пойти - точно такие же имена. Понимаете о чем я? Света, Лев, Натан, Лея, Илана и наш еще нерожденный пятый.

Ведь если чужие мне люди воюют, защищая моих близких, то почему же и я не должен внести свою лепту?

Кажется, только что я нечаянно сформулировал причину номер одиннадцать...

Илларион Павлюк
Киев, 2015