Судят Билла Косби по обвинению в изнасиловании, и в связи с этим разгораются жаркие споры, по крайней мере, в facebook: что считать согласием на секс?

Как вообще определить, согласен ли партнер заниматься с тобой сексом или у него даже в мыслях такого не было? Этот же вопрос живо обсуждается вообще в судах по таким искам.

Несмотря на то, что общий вывод, следующий из таких разбирательств, сводится к тому, что согласие, безусловно, нужно получать, и с этим вообще никто не спорит, я вообще плохо понимаю, как беспристрастные судьи представляют себе эту бесчувственную формальную процедуру? Сам, опасаясь быть неправильно понятым или боясь обидеть, я никогда не задавал девушке подобных вопросов в лоб, даже получив явные и недвусмыссленные намеки с ее стороны о том, что она согласна и готова к сексу.

Читайте также: 5 головних питань про любов і секс

Возможно, с возрастом люди становятся более прагматичными, теряют интерес ко всякого рода ухаживаниям и не стесняются прямо и сразу узнавать: «А не хочешь ли ты заняться со мной сексом?», а полученный ответ фиксируют посредством электронной переписки для предстоящих судебных разбирательств. Но, будучи натурой романтической и общаясь с возвышенными и тонкими тургеневскими барышнями, я так никогда, видимо, и не научусь узнавать прямо и предпочту романтические или просто дружеские отношения, если не вижу с ее стороны каких-либо предпосылок.

С другой стороны, публичная слава развращает, и известные персоны, быть может, даже и не будучи от природы негодяями, нежась в лучах народного призвания, позволяют себе весьма паскудные вещи, уверенные, что любая женщина с радостью разделит с ними постель, стоит им этого только захотеть. В случае отказа - злятся и психуют, а в некоторых случаях даже полагают секс с ними - обязанностью вообще всякой женщины.

Часто и мотивы женщин бывают совершенно ирациональными, да они и не должны таковыми быть, на самом-то деле. Как часто женщине нужен от мужчины вовсе не секс, который она почти всегда получит от любого встречного, стоит ей только захотеть, а подтверждения востребованности и своей привлекательности, желание потешить свое самолюбие? Как часто поведение ее не преследует никакой вовсе разумной цели, кроме игры и флирта, дерганья и теребения, имеющего один только смысл - доказать окружающим, что она - самая желанная в свете, и что любой мужчина способен влюбиться в нее, бросить семью и даже повеситься, от безутешного горя и вселенской печали?

Как часто мужчины приписывают женщине, подвергшейся насилию, меркантильный интерес в попытке разбогатеть или прославиться, когда жертвы выступают с обвинениями в отношении известной персоны? И как часто они просто не учитывают, что женщина и не задумывается о сексе с этим человеком, фигура которого может привлекать ее лишь с точки зрения интереса к общению с известной персоной?

Как часто разное воспитание и разные привычки формируют у мужчины и женщины совершенно разное представление об ухаживании и границах дозволенного? Как часто то, что с уверенностью один принимает за согласие на секс, не является таковым для другого?

Страх быть обвиненным в насилие формирует такой тип личности, который теперь уже встречается повсеместно: мужской - робкий и неуверенный, мнительный и застенчивый, несмотря даже на наличие напомаженной бороды, и женский - в противовес - напористый и хлесткий, властный и активный. Если мужчина из страха перестает проявлять инициативу, ее начинает проявлять женщина с лидерским характером и формируемыми средой мужскими качествами.

Это помимо того, что феминизация сама по себе делает мужчину женоподобным: объективный психо-социальный процесс, характерный для любого общества при спаде уровня агрессии и снижении милитаристских настроений, на что обращают вниманиеи и социологи, и психологи, и философы.

Я расскажу одну историю, приключившуюся со мной лет двенадцать тому назад.

Однажды я приехал к девушке, рассчитывая на секс и ожидая его. Пока мы пили, болтали и ели торт, настала ночь. После долгих рассуждений, где мне надлежит почивать, она уложила меня подле себя. Все мои атаки, весьма, впрочем, осторожные, чтобы их можно было посчитать за насилие, были решительно отбиты моей новой подружкой. Полночи я провел в этих постельных ухаживаниях, так и не получив желаемого. Утром я тепло с ней распрощался, расцеловав напоследок и ничем не выражая вовсе своего неудовольствия, покинул гостепреимный приют.

Читайте также: Как часто люди занимаются сексом? Блог австралийского психолога

Осторожно интересуясь чуть позже, не был ли я слишком настойчив в своих ухаживаниях, я получил от нее обескураживающий ответ: наоборот, по ее мнению, я был недостаточно решителен. Я тут же пообещал вернуться вечером и удвоить свои атаки.

Я приехал, мы снова выпили вина, доели торт, мило поболтали и нетерпеливо бросились в постель, где она вновь принялась оказывать мне сопротивление, будто играя и дразня, и поддавшись только тогда, когда я усилил свой напор. Она сдалась на милость победителя и полночи прошло у нас в любовных схватках. Впоследствии, мило поворковав, я вызнал, что такое представление о норме сформировалось у нее в браке, от мужа - тирана и самодура. Она и не представляла себе иной процедуры ухаживания и согласия на секс, кроме как через ритуальное изнасилование.

Этот пример не говорит, что насилие возможно, он просто указывает, что у социальной нормы могут быть чрезвычайно широкие границы.

Как сделать так, чтобы не превратить получение согласия на секс в бюрократическую процедуру, и не изуродовать романтические отношения формализмом и начетничеством? Как сделать так, чтобы безмолвный робкий первый поцелуй не посчитать прелюдией к выраженному сексуальному насилию? Где грань, за которую нельзя переходить, каковы ее формальные и безусловные демаркации?

Ответить на это не может никто, но весьма неприятно, что общество пытается найти ответ на этот вопрос в судебных спорах. Такие поиски будто выхолащивают высокое чувство, делая любовь заложницей формального параграфа, договорных отношений, страха санкции и уголовного прецедента.