Легендарный предприниматель и филантроп обращает внимание на важный экономический тренд, который мало кто понимает.

Во втором семестре моего первого года в Гарварде я начал ходить на курсы, на которые не записывался, и практически перестал ходить на те курсы, на которые записался – за исключением лекций по введению в экономическую науку, которые назывались «Ec 10». Меня заворожила эта тема, а профессор блестяще преподавал курс. В самом начале он показал нам диаграмму спроса и предложения. В то время, когда я учился в университете (а это было, надо признать, довольно-таки давно), именно так и была устроена мировая экономика.

На основе этой диаграммы можно сделать два предположения. Одно более или менее верно до сих пор: по мере того, как растет спрос на некий продукт, его предложение увеличивается, а цена снижается. Если цена становится слишком высокой, спрос падает. Точка, в которой две линии пересекаются, называется равновесием. Это волшебная точка, потому что здесь производимая ценность для общества максимальна. Товары продаются по доступной цене, в большом количестве и приносят прибыль. В выигрыше все.

Второе предположение, на которое опирается график — что общая стоимость производства растет по мере того, как увеличивается предложение. Допустим, Ford выпускает новую модель автомобиля. Самая первая машина стоит несколько больше, потому что нужно потратить деньги на ее разработку и испытания. Но каждая последующая машина требует вполне определенного объема материалов и трудозатрат. Десятая по счету машина обходится во столько же, во сколько тысячная. Такая же история и с другими вещами, которые доминировали в мировой экономике на протяжении большей части XX века, включая сельскохозяйственные продукты и недвижимость.

Читайте также: Яблоко за триллион: почему капитализация Apple в восемь раз превышает ВВП Украины

С софтом дело обстоит совсем не так. Microsoft может потратить массу денег на разработку первой единицы новой программы, но каждая последующая единица производится практически бесплатно. В отличие от товаров, которые двигали нашей экономикой в прошлом, софт – нематериальный актив. И софт – не единственный пример: данные, страховка, электронные книги, фильмы функционируют похожим образом.

Доля мировой экономики, которая не может быть описана в рамках в старой модели, постоянно увеличивается. Что означает очень серьезные последствия в самых разных аспектах, от налогового законодательства и экономической политики до того, какие города процветают, а какие отстают. При этом, правила, с помощью которых экономика управляется, в целом не поспевают за этими переменами. Это один из важнейших трендов в глобальной экономике, которому уделяется недостаточно внимания.

Если вы хотите понять, почему это важно, то блестящая новая книга Джонатана Хаскела и Стьяна Уэстлейка Capitalism Without Capital дает отличное объяснение. Они определяют нематериальные активы как «нечто, к чему нельзя прикоснуться». Звучит банально, но это важное различие, потому что нематериальные рынки устроены не так, как материальные. Если к товарам нельзя прикоснуться, то конкуренция, риск и оценка самих компаний устроены совсем иначе.

Хаскел и Уэстлейк приводят четыре довода о том, почему нематериальные инвестиции ведут себя иначе.

1. Это невозвратные затраты. Если ваша инвестиция не сработает, у вас не остается физических активов (например, станков), которые можно продать, чтобы вернуть часть денег.

2. Они создают побочные эффекты, которыми могут воспользоваться конкуренты. Самая главная опора Uber — это созданная им сеть водителей, но нередко водители Uber также работают для Lyft.

3. Они масштабируются лучше, чем физические активы. После первоначальных вложений товары можно воспроизводить до бесконечности практически без дополнительных затрат.

4. Для них возможна сильная синергия с другими нематериальными активами. Хаскел и Уэстлейк приводят в пример iPod, в котором соединились разработанный Apple протокол для MP3-файлов, миниатюрный жесткий диск, дизайнерские навыки и лицензионные соглашения со звукозаписывающими студиями.

Эти черты — не хорошие и не плохие. Они просто отличают нематериальные товары от товаров, которые производятся на фабрике.

Хаскел и Уэстлейк объясняют все это довольно прямо, книга написана практически как учебник. Они не пытаются сказать, что в этом тренде есть что-то ужасное, или предложить жесткие политические решения. Они просто обстоятельно убеждают вас, что этот переход важен, и выдвигают общие идеи о том, как разные страны могут не отстать в мире, где старые представления о спросе и предложении все больше теряют смысл.

Читайте также: В Apple признали падение спроса на их гаджеты

Книга проливает свет на многие вещи, но она написана не для всех. Хотя Хаскел и Уэстлейк умеют хорошо объяснять, нужно некоторое знакомство с экономикой, чтобы полностью понять их выводы. Впрочем, если у вас был курс по экономике, или если вы читаете финансовый раздел The Economist, у вас не должно быть с этим проблем.

Книга еще больше укрепила меня во мнении, что законодателям нужно скорректировать экономическую политику, чтобы соответствовать этой новой реальности. К примеру, инструменты, с помощью которых многие страны измеряют нематериальные активы, сильно отстают, и мы получаем неполную картину экономики. США включили софт в расчеты ВВП только в 1999 году, но даже сегодня ВВП не учитывает инвестиции в маркетинговые исследования, брендинг и обучение — нематериальные активы, на которые компании сегодня тратят огромные деньги.

И мы отстаем не только в измерении. Есть ряд важных вопросов, которые сейчас надо обсуждать. Является ли патентное законодательство слишком жестким или слишком мягким? Не надо ли нам обновить политику развития конкуренции? Нужно ли менять налогообложение, и как? Как лучше стимулировать экономику в мире, где капитализм имеет место без капитала? Нужно, чтобы реально умные люди и блестящие экономисты занялись всеми этими вопросами. Capitalism Without Capital — первая книга, которая глубоко их исследует, и мне кажется, что она должна стать обязательным чтением для тех, кто определяет экономическую политику.

Потребовалось время, чтобы инвестиционный мир стал всерьез относиться к компаниям, построенным на основе нематериальных активов. Когда мы только создали Microsoft, у меня было ощущение, что я объясняю людям что-то совершенно чуждое для них. Подход к активам, лежавший в основе нашего бизнес-плана, сильно отличался от того, к чему инвесторы привыкли. Они и представить себе не могли, какие дивиденды наша компания будет приносить в долгосрочной перспективе.

Сегодня кажется немыслимым, что кого-то надо убеждать, что софт — вполне разумная инвестиция. Но с 1980-х многое изменилось, и пора менять наш подход к осмыслению экономики в целом.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram