Я думала, все будет просто. Стоит слегка подкорректировать жизнь. На полчаса урезать сон, на полцарства – доходы, на пол-аршина – свободное время.

Представляла идеальную картину, позаимствованную из глянца. Малышка в кружевных оборках беззаботно спит, а я, в гламурном домашнем платье, работаю над книгой. На столе гладиолусы в цилиндрической вазе, тарелка с пончиками и ранними яблоками. Занавески надуваются парусами, солнечные блики складываются в мозаику Антонио Гауди. Стиральная машина болтает ползуны и периодически вздыхает. За окном повизгивают стрижи.

Помню, мама пыталась о чем-то предупредить, но я только посмеивалась. Поглаживала арбузный живот и рассуждала, подняв вверх указательный палец:

– У меня будет иначе. Я не обаблюсь, не выпаду из строя, не погрязну в быту.

И вот пишу этот текст. Без маникюра, укладки, кокетливого платья, зато с успокоительными пилюлями в верхнем ящике стола. Уже больше двух лет Тоня плохо спит, ужасно ест и дрессирует меня, как медведя в цирке.

Читайте также: Почему не все мамы считают "декретный отпуск" отпуском

Каждое утро готовлю несколько завтраков и бегаю с ложкой, будто принимаю участие в безумных "Веселых стартах". Кормлю за столом, в гамаке, на батуте, на скамейке, на подоконнике, на полу. Лежа, сидя, стоя... Она плюется кашей и орет: "Фу! Кака!" Я пересказываю "Три кота", "Три поросенка", "Три медведя". Заговариваю, плачу, кричу. В обед все повторяется. В кастрюлях – два вида супа. Она выпрыгивает из кресла и прячется под диваном. Я тыкаю в щель ложку. Малышка с трудом выбирается из укрытия и надевает на голову горшок.

Вечером начинается испытание укладыванием. С визгом натягиваю пижаму, пою микс романсов, укрываю одеяльцем. Тоня поплавком выскакивает из кровати и несется на кухню. Включает свет и достает кукол. Кормит их малиной, оставляя всюду липкий розовый сок. Несу ее обратно, но она повторяет прыжок Бубки и оккупирует коридор. Катается на самокате, на беговеле и велосипеде. Черед два часа бега с препятствиями, наконец-то засыпает, а я завожу будильник на пять утра (нужно поработать над второй главой).

В полночь начинается новая часть "балета". Дочка подрывается и кричит. Никого не узнает, не идет на руки, ни на что не реагирует. Невролог, размашисто черкнув диагноз "ночные терроры", обещает их окончание к пяти годам. Мы с мужем понимающе переглядываемся.

Читайте также: Писательница: Детей забывают в авто, в супермаркетах и на природе. Морали не будет. Просто сердце болит за каждого ребенка

Снова наступает долгожданная тишина. Далее смена простыней, уписанных штанишек и просьба "пить". Около пяти звонит будильник, и я плетусь на кухню. Одной рукой пеку печенье, второй – шлифую новый роман.

Я думала, все будет проще. Это в повести Баранской "Неделя как неделя" героиня постоянно куда-то опаздывает и не может пришить крючок к лифчику. Это у других женщин постродовые синдромы, истерики, ощущения черно-белой жизни и острое раздражение от звука чайной ложки, помешивающей чай, а у меня будут кружевные оборки, мозаичное солнце и стрижи, купающиеся на лету…

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і YouTube