Утро под Донецком. Тишина и сырая промозглая мгла. Воздух после ночного дождя тяжёл и холоден. Где-то в огороде рокочет обложенный мешками и снарядными ящиками генератор. Провод от него змеится под ногами и на него лучше не наступать. Смотрю на часы - 5 утра. Все спят. Спят под масксетями наши машины, спят в конце горбатыми холмами танки, спят пузатые заправщики, спят по домам солдаты.

Ночь прошла тихо. В очередной раз соблюдается перемирие.

Полоска света еле пробивается сквозь щель в двери штаба. Из-за неё слышны приглушённые голоса.

Внутри - полумрак и только светятся огоньки раций.

Дежурный офицер докладывает обстановку, и укутавшись в спальник, молчит, глядя в стенку. На стенке заколоченное окно, задернутое шторой, хозяйская вешалка, на которой так и висит забытая соломенная шляпка. В соседстве с новеньким пятнистым бушлатом и автоматом смотрится по меньшей мере странно.

Обилие новых бушлатов, балаклав, перчаток радует - но это всего лишь означает, что армия переходит на зимнюю форму.

Вчера разведчики с горечью и гордостью в который раз говорили, что их одевают волонтёры.

Государство даёт "вот это" - поднимает автомат, и "вот это" - хлопает по разгрузке, набитой магазинами, гранатами, рациями, пистолетом, сигнальными ракетами и прочей необходимой на фронте галантереей.

...Медленно закипает в чашке вода и горячий чай согревает остывший за ночь желудок.

Тонко пищит рация.

- Есть, принял.

Сегодня здесь опять будет шариться по позициям миссия ОБСЕ.

...Долгий разговор обо всём и ни о чём - подтверждение старой истины - на войне люди общаются охотнее на отвлечённые темы. Говорить о войне не любят - "что о ней говорить, воюем и воюем".

Опять хрипит рация:

"- Заезжает маленькая коробочка".

Доносится далёкий глухой удар. Все замолкают и прислушиваются...

Начинается новый рабочий день.