Это совесть заставляет кричать с диванов о том, как все-все должны встать и пойти, а они останутся и проследят, выключены ли свет, вода и закрыты ли двери.

Муж моей двоюродной бабушки прошел всю войну, получил ранение, был контужен, дошел до Берлина и даже написал пару слов на стене Рейхстага. Он защищал свою Родину лично, не смотря на язву, малый вес и докторскую степень. Вернувшись в Киев, он жил в землянке, своими руками строя дом. Он любил свою Родину и хотел здесь жить, растить детей, быть полезным.

Когда я была совсем мелкой, он садил меня на колени, покалеченной и навсегда вывернутой ладонью правой руки разливал черный чай по блюдцам и учил меня пить его вприкуску с сахаром. Это была наша традиция. Чаепитие в Мытищах – так он ее называл.

У него были звание, ордена и медали, приходящие пионеры с красными гвоздиками и право на пайки, за которыми он брезговал ходить. Очень редко, окончательно допиленный моей двоюродной бабушкой, он таки добирался до ветеранской очереди за гречкой, конфетами и сырокопченой колбасой.

Возвращался агрессивный. "Крысы тыловые, - громко шептал он, разливая чай покалеченной рукой, - В шапке каракулевой прет без очереди. Бьет себя в грудь, орет "Я воевал!". Сука ты, а не воевал. Патриот пластмассовый, где ты воевал? В тылу? Инвалидов толкает, за колбасой прет".

Я читаю пафосные призывы белобилетных товарищей, кричащих о том, как ВСЕМ ДРУГИМ надо сходить на войну, и мне страшно неловко. Всем, но не им, потому что у них язва, сколиоз, плохое зрение, клапан в сердце, высокое давление, трое детей, другие планы и такая красивая возможность на ровном месте "сделать себе пиар".

Красивые и пафосные слова о Родине – вот что такие люди называют патриотизмом. Теоретическая любовь к Родине, и реальная – к себе: вот что такое они на самом деле.

Да, реальные защитники редко пишут пламенные и такие приятные нам – уставшим от давления где-то идущей войны – слова. Они в землянках, у них нет вайфая и телеэфиров. Но именно благодаря им мы спим спокойно, благодаря им в нашем городе не стреляют, благодаря им российские военные ограничены несколькими населенными пунктами, благодаря им Украина все еще государство, а не очередная область Российской Федерации.

Мы должны уметь отличать оригинал от подделки! Мы – гражданские – должны служить им – настоящим. Их одевать, обувать, помогать, строить здесь для них нормальную страну, чтобы им было куда вернуться, чтобы они понимали ради чего рискуют самым главным – жизнью.

И мы должны думать своей головой, а не биться в экстазе от блестящих стеклянных бус профессиональных диванных патриотов: они и в подметки не годятся тем, кто сегодня и завтра будет там – в донецком аду.

Я думаю, это совесть заставляет кричать с диванов о том, как все-все должны встать и пойти, а они останутся и проследят, выключены ли свет, вода и закрыты ли двери. Кричать громче, громче, учить других как надо, но самим не идти, потому что "не взяли", "мое место здесь", "так война же не объявлена", "я женщина" и другие, в общем-то, правдивые слова.

Это совесть точит изнутри, шепчет: эх ты, крыса тыловая, а какие мы книжки с тобой читали, к каким героям стремились.

Я не крыса, я смелый, – орет боец пафосной сотни, – смотри, сколько лайков под моими патриотическими постами в социальных сетях.

Конечно, они не трусы, просто смелости (а может быть мудрости) хватает пока только на красивую картинку. Потому чтона самом деле "это не их война", их война – внутри них самих, борьба добра и зла в душе, борьба искренности и честности с конъюнктурным пафосом, борьба между "быть" и "казаться". И пока они публично борются сами с собой, кто-то реально встает и идет, рискует и защищает.