В многочисленных итогах литературного 2010 года, в том числе и в нашей газете, регулярно появлялись упоминания о новой книге стихотворений Павла Коробчука koroboro «Кайфология» как о заметном и интересном событии. Метафоричные, ритмичные, стильно оформленные, стихи Коробчука принадлежат к наиболее известным и признанным образцам литературы поколения «двухтысячников». Сам Павел родом из Луцка, учился в Киеве, а теперь работает журналистом, принимает участие в многочисленных поэтических акциях и является победителем многих турниров слэм-поэзии...

Твой новый поэтический сборник «Кайфология» многие обозреватели упоминали в числе, так сказать, «годовых достижений» украинской поэзии. Расскажи о нем. Чем он различается от предыдущих, куда ты в нем движешься и что хочешь сказать, если, конечно, хочешь?

«Кайфология» проникнута атмосферой умиротворения, ее читателю придется работать с мелкими деталями, концентрироваться. Шумная улица, например, может мешать читать эту книгу. Хотя, конечно, тревожность и конфликт ситуаций, как бы мне хотелось, есть чуть ли не в каждом тексте. В предыдущих книгах было значительно больше эмоций или даже всхлипываний, было много текстов, которые довольно экспрессивно звучали на сцене. Эту же книгу хорошо читать в одиночестве, будь то в теплой кровати или под мостом.

«Кайфология» включает в себя большее количество тем, чем предыдущие сборники. Произошла определенная социализация текстов, из сферы внутренних переживаний я больше перешел на наблюдения за другими. Мудрые люди говорят, чтобы не зацикливаться на себе, надо думать о другом, о других. Человек не додумается ни до одного технологического изобретения, не будет знать, как общаться с другими, не сумеет многих вещей, если не будет концентрироваться на окружающем, мыслить им, а не собой.

То, что эта книга вошла в, как ты говоришь, годовые достижения украинской поэзии, нравится мне тем, что, как бы ни плевались в свое время на поэзию двухтысячников, она может, нет — должна быть солидной, хотя это и звучит самоуверенно.

Какая поэтическая ритмика тебе наиболее «родная» — верлибр, рифмованная силлабо-тоника, что-то еще?

 В этой книге ровно половина — рифмованные тексты, то есть с каждой последующей книгой я становлюсь все более рифмованным. Хотя и верлибров — половина. Верлибры реже требуют усидчивости над ними, они могут быть перышком, ветерком. А меня сейчас больше склоняет к мышлению, к сути. Эмоции — как поддержка взвешенных суждений.

Итак, можно сказать, что то, как именно пишет человек поэзию — в рифму или верлибром, в условиях современного свободного использования обеих этих техник может свидетельствовать о том, как именно сейчас автор чувствует себя, об уровне покоя автора, о перепадах его настроений, о его поведении не в творческих состояниях и процессах.

Почему, как ты думаешь, до сих пор еще для определенного заметного процента украинских читателей все, кроме классического рифмованного силлабо-тонического стиха, является чем-то неприятным, непривычным?

Это все из-за советской школы поэзии. И школы как практики писания, и школы, где детей учат лишь силлабо-тонике. Психология чтения не развита дальше школьной парты.

Когда весь мир равномерно верлибризовался и сейчас достиг состояния, часто подобного сгустку плевка на асфальте, то у нас поддерживалась лишь традиция рифмования.

Твой художественный мир действительно преисполнен человеческого одиночества и легкой иронической грусти или это только впечатление?

Этот вопрос следует ставить читателям. Хотя, если возникает такое впечатление, конечно, оно небезосновательно. Тем не менее, если речь идет об одиночестве, то я бы не утверждал, что в моих стихах его много. Скорее, это отсутствие еще кого-то, тоска по кому-то. Возникновение конфликта. Вообще, меня сейчас тянет на написание текстов, в которых присутствуют проблемы. Поэзия сама по себе может не нести никаких решений или формул. Но она обязана подсказывать или показывать. То есть вообще она всегда это и делает. Но другой поэзия становится, когда возникает конфликт — это уже делает ее не только утренним дыханием, выражением эмоции и дзэном, но и модулирует проблемы, которые бы могли помочь читателю избежать подобных проблем или просто кое-что понять.

То есть, хочется, чтобы у читателя не только эмоцио, но и рацио. Причем дзэн в поэзии никуда не должен исчезать. По крайней мере, я так сейчас вижу необходимость поэзии, если она в самом деле может быть востребована. Может быть, это слишком морализаторски или устарело, но мне сейчас так хорошо и удобно.

Что для тебя метафора? «Знамя» современной поэзии или ее «ярмо»?

Метафора себе есть и есть, независимо от того, как к ней относится современность. Все выразительные средства поэзии — нужны. Это как законы, основы основ. Мы можем даже не знать об их существовании, но их применение наказывается или поддерживается законом. За метафору надо отвечать, как за соблюдение дорожных правил, примером. Если поэт ощущает метафору знаменем, то ему самое время перестать зацикливаться. Сходить в поле или на рынок, посмотреть в лицо людям. Если поэт ощущает, что метафора, или любое другое средство литературного выражения является для него ярмом, то ему самое время заняться чем-то другим. Например, пусть материализует жизнь — эту метафору Бога. Пусть идет работать на заправку. И больше пусть не пишет. Лично я люблю неосознанно выжидать метафоры — как лев свою добычу в чаще. Там столько поживы!

Павел Коробчук — лауреат премии издательства «Смолоскип», победитель многих турниров слэм-поэзии. Это публичное внимание и публичное одобрение твоего творчества — насколько они психологически важны? Вдохновляют ли в писании?

Публичное внимание и одобрение действует на меня так же, как и публичное пренебрежение, негативная критика. Над каждым из пунктов я задумываюсь, но редко что покажется мне действительно важным. Это меня иногда направляет. Психологически поддержка моего творчества, как уже с расстояния могу увидеть, была важной лишь в начале становления, очерчивания и нахождения себя в творческой среде и творческих манерах современного письма. Сейчас я знаю, как двигаться дальше, что мне важно в поэзии.

Публичное признание — приятная пустота. Творчество — приятная наполненность. Стало быть, признание — это не то, что я ощущаю, это то, что ощущает в отношении меня другой. А творчество, это то, что я.

Хотя, если в теннисе у спортсменов есть тренер, то мой тренер — это та публика, которая пришла посмотреть на мою игру. Плюс тренирует — чтение книг и выращивание в себе определенных состояний.

Кстати, о турнирах. Соревнования по слэм-поэзии в нашей стране существуют уже практически пять лет, можно ли как-то подытожить этот период?

Первые слэмы, слэмы Анатолия Ульянова, были довольно агрессивны. Слэмеры, будучи в зачаточном состоянии, хотели раскричаться и как можно громче заявить о себе. Когда появляется что-то новое в определенной сфере, а именно в литературе, то непонимание со стороны литературы, залежалость приводит к атаке. Это как ребенок в переходном периоде — доказывание независимости, максимализм, непонятное поведение при непонимании родителей. Но это хорошо, это познание себя и расширение кругозора.

Дальнейшие слэмы стали более рассудительными, веселыми. Сейчас происходит ломка слэма. Он сам от себя уже устал. Ждем нового этапа...

Волынь, откуда ты родом, дала немало ярких писателей, но нет такой уж распиаренной региональной литературной школы. Насколько интересна сейчас молодая «волынская литература»?

Школы нет, так как она довольно замкнута на себе. Для размыкания этого круга, для резонанса следует иметь несколько значимых имен, стиль письма которых находится в подобном русле. Плюс, преимущественно так происходит, что волыняне творят в других регионах, что тоже не позволяет им, то есть, нам, создавать и творить миф, подобный Житомирской или Станиславской школам. У нас общее русло заметно лишь в молодой поэзии Волыни. Это преимущественно выходцы из «Лесиного Кадуба» — Елена Пашук, Ольга Ляснюк. В этом течении есть незначительные влияния Василия Слапчука.

В общем, выходцы с Волыни, как я уже говорил, преимущественно пишут и становятся известными в других регионах — покойный Юрий Покальчук, Оксана Забужко, Николай Рябчук. На Волыни плодотворно работают Василий Слапчук, Владимир Лис. Согласитесь, это уже когорта корифеев.

В твоей поэзии подчас можно уловить далекие отклики социальных и политических проблем, вопросов. Насколько тебя волнует соответствующая современная ситуация в Украине и мире?

Меня не волнует политика до тех пор, пока она не становится моим личным делом, пока не ощущаю свою необходимость в той или другой проблеме. Для определения таких вопросов есть внутренний цензор. Я люблю политику так, как в детстве любил кубик Рубика. Сложить не мог, но там столько цветов. Люблю политику так, как разговоры об отношениях мужчины и женщины. Никогда не наговоришься, часто поссоришься, и почти всегда останешься при своем мнении.

По материалам газеты День