Ненависть – сильное чувство. Уверен: его испытывал каждый.

Оно кажется такими ясным (порой – ослепительным), что в его свете ненавидимый объект как будто не отбрасывает тени: словно под операционным светильником.

На самом деле, конечно, всё сложнее. Я сам лишь недавно – в свете праведного гнева ("ярости благородной") к агрессору – подумал вдруг: а ведь ненависть бывает двоякой: "внешней" и "внутренней".

В основе ненависти (если не в большинстве случаев, то по крайней мере очень часто) лежит страдание, боль (с явным оттенком "незаслуженности", то есть несправедливости). 

Возьмём ту же Россию. Украинцы (сирийцы и т. д.), убиваемые Россией, страдают "от России". Это очевидно.

Но наверно внутри неё есть несколько (сотен? тысяч?) её лучших (а оттого глубоко несчастных) сынов и дочерей, которым страдают "за Россию".

И, вполне возможно, они ненавидят нынешнюю Россию с той же страстностью, что и её "внешние" жертвы. Они тоже жертвы: "внутренние".

Читайте также: Дефіцит імунітету: загроза поразки без генеральної битви

В сущности – это единственные русские патриоты. Все остальные – либо циничные мошенники ("хорошо оплачиваемые фанатики"), либо, извините за правду, зомбированные простецы, в которых русской боевой пропагандой умело вытащены из недр подсознания глубинные эволюционные свойства кроманьонцев (и вообще млекопитающих): прежде всего ужас перед иноплеменниками, т. е. ксенофобия.

Беда России – как для тех, кому не повезло оказаться её соседями, так и для неё самой, – в том, что вот это чувство: "больно за родину" или пускай даже "за державу обидно" – истреблено в ней за последние 100 лет под корень.

Два слова в пояснение этого нехитрого наблюдения.

Ведь что такое человек, страдающий от непорядка у себя в семье, во дворе, на заводе, в районе, в стране? Хозяин! Что сделали с хозяевами в 1917-м году? Кого не убили, тех "обобществили" (извините за выражение). Я хорошо помню ещё по давним советским временам (1960–1980 гг.), как любая – буквально любая! – попытка честного человека восстать против (несправедливости, приписок, очковтирательства, бесхозяйственности, показухи, халтуры и т. д. и т. п. – нужное подчеркнуть) немедленно оборачивалась человеческой трагедией.

Для тех, кто указывал на недостатки, пытался с ними бороться, взывал к справедливости и не дай бог предлагал толковые решения проблем, существовал специальный диагноз: "реформаторский бред".

Диагноз, вообще-то говоря, справедливый: только человек, порвавший с реальностью, мог позволить себе наплевать на благополучие семьи, на собственное здоровье и свободу (а то и жизнь) – и восстать против того, что было абсолютной нормой в государстве, неписанной максимой которого было "и всё вокруг колхозное, и всё вокруг моё".

Уцелевшее после селекции 1917–1953 гг. народонаселение сохранило мало цивилизационных черт, на первое место выдвинулась простая биологическая задача: выжить. Любой ценой. То есть – приспособиться. И тот, кто приспосабливаться не желал, становился врагом не только власти, но и сограждан.

Читайте также: Не просто миру. Якої перемоги над Росією варто прагнути

Итог таков: нынешнему населению РФ на Россию глубоко наплевать. Потому что столь же глубоко, глубинно (и, похоже, необратимо) деморализованное общество превратилось в озлобленную, безответственную, эгоистичную толпу, в которой каждый за себя и все против всех.

…Мне не жаль России. Мне жаль Украину и украинцев. Мы стоим на краю пропасти, в которую в любой момент можем упасть. На дне её в судорогах корчится Россия, и хватается за кромку обрыва – не чтобы вылезти, а чтобы утащить нас за собой.

Наша задача проста: не позволить мертвецу ухватить живого (пока ещё живого). Всё просто.

Но как "человека с предрассудками" меня не может не занимать судьба России – хотя бы, если угодно, из шкурных соображений.

Если бы у нас, украинцев, оставалась надежда на то, что в России есть хоть несколько процентов людей, которым так же больно за Россию, как нам всем больно от России, можно было бы надеяться, что после конца войны на территории этого монстра образуется что-то "человекообразное". Но поскольку такой надежды, по-видимому, нет, то имеется, стало быть, серьёзная вероятность того, что нашествие на наши земли беженцев из послевоенной России по масштабу и "эксцессам" во много раз превзойдёт тот шок, который испытала Европа от низверженной на неё (Россией!) сирийской беженской лавины.

В этом свете все призывы уже сегодня думать о послевоенном примирении (кое-кто, вроде поэта Жадана, не первый год призывает примиряться уже сейчас – если для начала не с агрессорами, то хотя бы с "сепарами"), все такого рода призывы и лозунги (у меня лично нет ни малейшего сомнения) подброшены агрессором. Настоящая наша задача на необозримые покамест десятилетия: строить стену, непреодолимую если не для танков, то хотя бы для беженцев с той стороны.

Чем дальше мы отшагнём от края пропасти, тем больше у нас будет шансов – не для расцвета и благоденствия, но хотя бы для какой-то жизни. Для жизни…

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram