Мы переживем трагедию гибели пассажиров Боинга-777, переживем войну. Но нам придется долго работать с травмами и исковерканной моралью жителей восточных регионов

Одно из простых определений счастья в том, что твоя жизнь, ты сам кому-то интересны. Многое из того, что мы делаем в жизни, связано с признанием, любовью, уважением, интересом других людей к нам.

Это странное начало для блога об упавшем Боинге-777 и трагедии уже не национальной, а глобальной. Общее горе и ужас позволили обнаружить на карте мира не только Украину, но и маленький поселок Грабово в Донецкой области, неподалеку от которого упал сбитый самолет малазийских авиалиний. Он соединил маленькое село с глобальным миром.

Речь пойдет о жителях этого села. Многие из нас видели кадры с фигурами «аборигенов» у обломков боинга. В линялых шортах, выцветших майках и рваных шлепанцах, они исследовали место трагедии, перебирали личные вещи и паспорта погибших. Их вопиюще циничные для нас действия и разговоры вызывают отвращение. «Как нам с ними жить в одной стране!» - возмущаются мои друзья.

В пылу возмущения мы совсем забываем, что такое Грабово. Живя в больших городах, мы часто не понимаем, что до любой европейских столиц нам ближе, чем до Грабово. 5 часов - и ты уже Лиссабоне, а вот до Грабово в два раза дольше, туда нет быстрых дорог.

В Грабово мы никогда бы не поехали. Как не приезжают в Киев и Лиссабон из обобщенного Грабово жители маленьких сел и городков Донецкой и Луганской областей. Очень часто за границей их района начинается большой мир, который они никогда не видели.

Долгое время небольшие города и поселки Донецкой и Луганской областей живут в крепостном строе, где человек ценен тем, сколько часов он отработал на заводе или в шахте. Оттого людей там мягко или жестко привязывают к месту, откуда нет потребности выезжать, нет денег выезжать, нет привычки выезжать. Не зря так многие из них остаются в зоне конфликта даже в острый период.

Но любопытство -  неистребимое человеческое чувство, как и желание быть интересным. Потому давайте представим себе, что происходит, когда в твою жизнь врывается, пусть и трагически, большой глобальный мир.

Вряд ли кто-то из жителей ближайших сел бывал в Амстердаме или в Куала-Лумпуре. Для них это чужая реальность за пределами обжитого мира, другая планета, если хотите, известная из программ «Клуб путешественников» и «Вокруг света». И вдруг появилась возможность прикоснуться к другой смерти, которая еще совсем недавно была другой жизнью, неизвестной и непохожей.

Это давно забытое нами с советских времен чувство, когда кто-то прорывался за «железный занавес», привозил из других стран пусть даже обычные вещи – ручки, пакетики сахара, жвачки, но будто из потустороннего мира. Их брали в руки, стараясь почувствовать магию «оттуда». Примерно такой интерес, и восхищение, смешанные с ужасом, владеют первыми визитерами места крушения самолета.

Это наслаждение трагедией нас пугает и возмущает. Я не хочу оправдать поступки жителей этого населенного пункта — они вне рамок привычной морали. Но мы должны быть честны с собой. Несмотря на ужас, боль и страх, люди маленьких сел и городов в зоне конфликта никогда не жили так интересно, как сейчас.

Никогда и никому не были так заметны, никогда не были в центре исторических событий и не испытывали чувство собственной значимости. А конфликт и трагическая катастрофа впервые принесли им внимание большого мира. Это угроза и одновременно вероятность повернуть ситуацию в положительную сторону. 

Угроза в том, что даже за такую извращенную форму внимания человек может держаться. Учится на ней зарабатывать, делать точкой отсчета жизни, заслуживать гордость и поощрение за насилие. И тогда рождается культура войны, в которой не воевать, значит потерять смысл. Избавиться от нее сложно.

Возможность в том, что в случайном трагическом внимании мира, внезапном чувстве собственной значимости могут проснуться зачатки достоинства, самооценки и всего того, что так дорого нам, считающим себя совсем другими. Ведь прикосновение к вещам «оттуда» медленно, но верно привело к распаду тоталитарного режима, агонию которого в Украине мы наблюдаем сейчас.

Мы переживем трагедию Боинга, переживем войну. Но нам придется достаточно долго работать с травмами и исковерканной моралью жителей восточных регионов, очевидцев этих событий и дней. Но среди ужасов, травм и посттравматических синдромов важно помнить, что у этих людей появился опыт соприкосновения с большим миром, цивилизацией в недоступных ранее масштабах. Пусть даже через травму, но они почувствовали свою историчность и значимость. А это уже очень много для маленького человека.