Еду в Крым – до конца августа. В первый раз в жизни не хочется. После аннексии была уже два раза. Мерзко. Ощущение как будто в твой дом залезли чужие и шарят по твоим вещам, копаются в белье, жрут, пьют и тут же гадят на пол.

Чего же я еду спрашивается? А как мне не ехать. В 2005 купила я там дом. Купила, потому что Крым любила. Любила иррационально, до дрожи.

Купила у семьи русских – четверо детей, муж законченный алкоголик, жена серая, измотанная жизнью женщина. Грязь в доме, грязь во дворе, разруха. Но я сразу его почувствовала. Почувствовала как близкого человека. Это старый татарский дом. Это из него в 1945 вырвали хозяев. Я ходила и трогала стены. Саман. Он живой. Он все помнит.

Ремонтировала, деревья и розы сажала, друзей каждый год принимала.

Стою в июне перед деревом хурмы и плачу. Впервые на ней плоды – пока это маленькие зеленые пуговки.

– Ты чего плачешь?

– Я не увижу как они поспеют.

– Да я тебе посылкой их вышлю.

– Я хочу смотреть как это будет, а не есть их. (Тогда думала, что не смогу заехать, исчерпав лимит пребывания в 90 дней. Российский пограничник сказал, что пустят. Посмотрим.).

Там вырос мой сын. Он и сейчас там. Как обычно отвезла его в апреле, заберу в ноябре. Он теперь нелегал – однозначно превысит лимит пребывания. Это он нелегал, тот который в 25 дней от роду впервые искупался в Черном море. Он, который научился держать голову, перебирая камушки на пляже. Он, который в три месяца, усмотрев Генуэзскую крепость, впервые в жизни смеялся в голос. Он, который в три года прошел за день от села Айланма (Поворотное) до Арапата. Он нелегал, он чужой и опасный – он распевает гимн Украины и рассказывает местным мальчишкам про Майдан.

– А вы будете получать российские паспорта? – спросила его баба Таня хозяйка козы, у которой каждое утро он покупает молоко.

– Да вы что баба Таня. Мы же украинцы. А моя мама говорит, что она бандеровка.

Коза три дня молока не давала. На четвертый жадность победила глупость.

Опасных там теперь много.

Опасна моя соседка Диляра – триколор не вешает, любит Украину и всем об этом сообщает. Опасна подружка Светлана – закрывается в доме, музыку украинскую слушает и плачет.

Опасна дочь ее Ева, семи лет от роду – ежедневно, по дороге домой, считает украинские и российские номера машин, и каждый день радостно и звонко сообщает на всю маршрутку: «Наших больше. Украина выигрывает». И каждый день Светлана не успевает вовремя закрыть ей рот рукой и выслушивает от теток как не умеет воспитывать она ребенка.

Опасен другой мой сосед дедушка Мустафа, в шесть лет переживший депортацию. Не пошел он на референдум, а как и каждый день с пяти утра копался в огороде. Опасна его жена. С марта почти не встает с кровати, «нечаянную радость освобождения от хунты» не пережившая.

Иногда только он выводит ее на скамейку у крыльца.

Крым их.

Их, уже в 10 утра пьяных, как другой мой сосед Миша. ( – Олька дай 30 гривен, тебе ничего, а я день пить смогу.

Их, пожелавших умереть в России, как еще одна моя соседка – учительница-пенсионерка, депутат горсовета двух созывов, внучка, которой, три лета у меня во дворе с утра до позднего вечера гуляла с моим сыном ( – Как же я Вас ненавижу хохлов. Когда ж мы от вас избавимся?).

Их, ждущих сезона и ненавидящих всех отдыхающих ( – Даже пол после себя не помыли, песка нанесли, воды и света напалили. Твари.).

Их, никогда не ходивших в горы, не спавших на пляже, не посадивших ни одного дерева, не знающих историю свого села.

Крым мой. Я буду варить борщ и жарить янтык, слушать Океан Эльзы и сушить вишни, буду бродить по диким пляжам Ко́зы и смотреть на закат с Ай-Георгия.