Сможет ли Украина по-настоящему отказаться от наследия советской эпохи? Судя по тому, какими темпами идут общественные изменения, это будет непросто.

Как так получилось, что большевики забрали у украинцев землю, а украинские националисты и другие патриоты не хотят им отдавать ее до сих пор? Этим вопросом давно можно сбивать пламенные спичи украинских политиков в телеэфире. Уже даже приелось. Но вполне возможно, что еще через годы ситуация не изменится, и вот такой вопрос о земле в Украине - останется актуальным.

Формально - наше вроде как декоммунизированное государство поделило землю между гражданами. И миллионы украинцев могут сказать, что у них есть земельные паи. Но государство не признает до конца тот факт, что вот эта земля у людей - в собственности. И легально распоряжаться собственностью - продавать и покупать землю в открытую - не позволяет. 

Читайте также: The Washington Post: Россия с осторожностью отмечает столетие Великой Октябрьской революции

Впрочем, большевики украли у людей не только землю. Частные предприятия постигла та же участь. Формально - предприятия стали государственными. Но по факту - все они работали в интересах большевиков, которые оплодотворили государство идеей, будто частному интересу нельзя доверять. Странно, но факт - с таким "достижением" большевиков тоже приходится бороться до сих пор. 

Например, в работе у Верховной Рады на этой неделе - очередной законопроект, который должен запустить большую приватизацию. В нашей стране есть тысячи предприятий, не доступных для частного собственника всего лишь потому, что таково наследство большевиков. Это они вот так когда-то решили, а их нынешние вроде как оппоненты готовы рвать на себе вышиванки, доказывая, почему это решение должно остаться в силе и в нынешней независимой и вроде как декоммунизированной Украине. 

Конечно, теперь это прикрывается новыми аргументами. Мол, есть стратегические предприятия, которыми должно управлять государство. Или даже если предприятия и продавать, то не сейчас, когда экономика диктует низкие цены на них, ведь государство от такой продажи проиграет. Но вот в чем фокус: любой такой аргумент основан на идее о том, что государственное - это значит, сверхценное, а частное - значит, в той или иной степени порочное. И государственное надо сохранять, а частное должно быть подчиненным, оно должно уступить, иначе государственное неминуемо пострадает. 

Оставлять предприятия в собственности у насквозь коррумпированного государства - значит обрекать общество на убытки значительно большие, чем возможные потери при продаже предприятий, даже если экономическеая ситуация диктует низкие цены их приватизации. 

Простой вопрос: от кого эта идея в нашей культуре, если не от большевиков? И ничего ее носителям не докажешь. Они верные солдаты все еще той партии. Частному - не доверяют, а догму о государственном - защищают даже тогда, когда практика доказывает ее ошибочность. Причем даже будут стараться бесконечно долго перестраивать государство вместо того, чтобы один раз довериться частному и увидеть результаты за короткий срок. 

Такие люди не готовы слышать, что оставлять предприятия в собственности у насквозь коррумпированного государства - значит, обрекать общество на убытки значительно большие, чем потери при продаже предприятий даже вот в такой экономике, диктующей низкие цены. И вдобавок к этому - ещё и подпитывать коррупцию. Не работает аргумент и о том, что частный собственник будет управлять предприятием лучше, чем чиновник. По крайней мере, если у одного частного собственника не получится, то на смену ему в свободной экономике придёт другой частный собственник, тогда как глупого чиновника могут не менять десятилетиями, покрывая убытки от его деятельности из госбюджета. 

* * * 

Но большевики не только умели вбивать свои идеи в умы захваченных ими людей так, что большевизм частично жив до сих пор. Они умели делать свои подлости необсуждаемыми. 

Так, кроме земли и промышленности, большевики сразу же забрали у людей и жилье. Управление жилищем при советской власти вообще стало одним из главных инструментов подчинения людей государству. Качество жилья зависело от того, к какому из новых сословий в советском обществе принадлежал человек и от его лояльности. Жилье было закреплено в основном за рабочим местом человека, и утратив или сменив работу человек мог утратить или вынужден был изменить жилье. В целом, жизнь при советской власти была жизнью в квартирах или комнатах, полученных от государства, ну или от родственников, которые получили их тоже от государства. 

Любопытно, что вопрос о жилье был настолько важен для большевиков, что этой сферой управляли чекисты - сначала ВЧК, а потом НКВД. И не будет большим преувеличением сказать, что логика жилищно-коммунального хозяйства, доставшегося в том числе и независимой Украине вместе с практиками распределения жилья и пользования им, - это результат чекистской работы. 

Вот только о том, что жилищная политика при большевиках была подвидом репрессивной политики и особенно в первые десятилетия советской власти, - у нас практически не говорят. В дискуссиях и в позднее советское время, и сейчас, в уже вроде как декоммунизированной Украине, большевистский террор - это все что угодно, но не террор жилищем. Тем не менее, от этой формы террора пострадали все люди, заставшие советскую власть. Да, государство попыталось кое-как решить эту проблему, позволив людям бесплатно приватизировать жилье. И все-таки большевистская подлость продолжает работать и в этой сфере. 

Если люди не готовы управлять пространством своей повседневной жизни, то как можно ожидать от них осознанного подхода к регулированию общественных отношений в значительно большем масштабе?  

Взгляните, например, на то, как по-разному наши отученные от собственности люди заботятся о своей частной территории в многоквартирном доме и общей территории в самом доме и рядом с ним. Часто можно увидеть проявления максимальной заботы о своей квартире, значительно реже - о своем подъезде, но практически всегда и такая вышедшая в подъезд забота заканчивается за чертой не слишком удаленной от дома. Бывает, что эти границы забавно выделяются: цветами, которые высаживают ровно под своими окнами и не дальше даже на метр, или мусором, который убирают только в периметре своего дома, а уже в метре - может лежать точно такой же "чужой" мусор. 

Читайте также: К 100-летию Октябрьской революции: страны без идеологий нежизнеспособны

Это очень мелкие детали, но они указывают, скажем, на то, что участия в управлении кварталом или районом от таких людей ждать не стоит. Как не стоит ждать и, например, ясного запроса к политикам на развитие соседского права, нормы которого во вроде как декоммунизированной Украине так же слаборазвиты, как и при советской власти. И если пространством для своей повседневной жизни люди управлять не готовы, то как можно ожидать от них же осознанного подхода к регулированию общественных отношений в еще большем масштабе? 

* * * 

Пожалуй, единственной переменой, которую за годы после Майдана удалось реализовать на сто процентов, стала очистка Украины от символов советской власти. Памятники Ленину и другим советским деятелям почти все уже сломаны, улицы и предприятия почти все уже переименованы, календарь праздников подчищен. Это удалось сделать практически до конца, потому что было не так уж много субъектов, чьи материальные интересы или повседневные привычки от этого серьезно нарушались. 

Но можно ли только это считать декоммунизацией? В конце концов, сами коммунисты легко обращаются с символами. Советские - убрали памятники Сталину, но при этом сохранили основные "завоевания" сталинизма. Китайские - умудрились наполнить капитализмом чисто коммунистические формы. Северокорейские - так вообще вписали в импортированную из СССР структуру власти какой-то совершенно особенный, ни на что не похожий психоз. А вот, например, туркменские и казахские коммунисты стерли символическую часть советского наследия, но сохранили и адаптировали административно-командную. 

Большевизм - это система догм и привитых террором социальных практик, способная пережить многое. И сейчас в нашей стране отлично видно, что эти догмы и практики под национальными флагами и с национальной риторикой могут быть такими же сильными, как и под прежними красными. Сто лет для них - не срок. И особенно тогда, когда прошлое не стараются проработать, а просто используют, чтобы речи звучали приятнее для избирателей.