Скажу противоречивое.

С годами (с годами войны) всё меньше интересуюсь русскими, то есть – их проблемами. У нас своих хватает. И первая – русские. (Извините каламбур.)

В 2014-м году русское нашествие потрясло до основания не государство (которого почти не было) и не страну – оно потрясло здание каждой личности (кроме совсем уж слепоглухонемых). И малейшее движение – физическое (например, "зелёных человечков" или "Гиркина"), малейшее шевеление – политическое? духовное? идеологическое? ("Дугина") воспринималось остро, переживалось глубоко и интересовало жгуче.

Потом принялась за свою целительную отупляющую работу привычка. И к сегодняшнему дню меня интересуют (да и то как-то глухо) лишь новости с линии фронта: сколько ещё потеряли мы, сколько удалось ликвидировать их? Самое большее – решатся ли оккупанты поднять градус противостояния?

А сами русские с их переживаниями, в том числе и Самый Русский с его страхами и комплексами, давно уже мне безразличны.

Это – результат усталости. Своего рода – наркотик анестезии.

Читайте также: Цинізм і дух пустелі – два стовпи "руского міра"

Что неправильно, потому что непредусмотрительно, а следовательно опасно.

Но трудно, очень трудно вновь заставить себя переживать пережитое, пугаться отбоявшись.

А ещё и потому невозможно возрождение угасшего интереса, что за эти пять лет Россия показала (доказала), что – неинтересна. Что "никакой от века загадки нет и не было у ней".

Не было ли? Нет ли?

На профанном уровне – может быть. Но что-то ведь заставляет, двигает десятки тысяч россиян ко всем этим оккупациям и аншлюсам, не одна лишь задолженность по кредитам, как объясняют их вдовы.

Настоящее объяснение нужно искать где-то в другом месте. Может быть, вот здесь:

– русские потому с такой яростью веками искореняли все виды национальной идентичности покорённых ими народов, называя их национализмами (украинским, литовским, армянским и проч.) – потому, что не имели своего.

Корпоративное сознание – крестьянское, казачье, раскольничье, купеческое, монашеское, областническое, чиновничье, позже совпартийное и т. д. – у них было сильно, а общенародного, русского – не было. Его изобретало государство на время больших войн – 1812-го, 1914-го, 1941-го годов, а потом за ненадобностью забывало. Его же – с привлечением новейших технологий – насаждают в России сейчас. Результат – почти как в сельском хозяйстве: то ли климат не тот, то ли земля вконец истощилась: закопаешь весной мешок картошки – откапываешь осенью ведро.

Читайте также: Компромисс с Россией – это компромисс со смертью

Хорошо, по-моему, сказал об этом Давид Самойлов в своих "Памятных записках". В главке "Об отъездах" он исследует феномен еврейской эмиграции – и внезапно остроумно проговаривается о русских: "Отъезжают националисты – и бог с ними. Хотя я не верю в существование русского сионизма". И тут же: "Националисты – ущемленная часть народности, чьи амбиции превышают возможности".

Конечно, не о русских здесь пишет Самойлов, не они его интересуют. Но меня-то – они! И как заиграла эта проговорка "по касательной" сегодня.

Я вдруг понял: русские националисты – есть. Они, может быть, только в последние четверть века и образовались – когда стали ущемлённой народностью, чьи амбиции превышают возможности. И "русский сионизм", как афористично назвал его Самойлов, всё это время и складывался, вызревал, точнее – нарывал.

Москва, может быть, ныне пытается осознать себя не третьим Римом, а вторым Сионом.

Только под собиранием народа она по привычке понимает захват земель.

Хочет "как лучше", а получает как всегда.

Поэтому и я не верю в существование – точнее, в осуществление – "русского сионизма".

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram