Я уже две недели вытаскиваю своих восьмидесятилетних родителей из ковида. Все это время я молчала только потому, что все эмоциональные и душевные силы уходили туда.

Об этом на своей странице в Facebook пишет журналистка Анна Гин, информирует UAINFO.org.

Добыть концентратор, гоняться по городу за таинственными лекарствами, почасово мерять сатурацию, температуру, давление. А еще готовить, кормить, успокаивать.

Но сегодня им лучше (хоть папа все еще "на кислороде") и я скажу.  Скажу неожиданное, но, возможно, кому-то важное.

Я не считала дном, когда семейный врач по телефону сказала про папу – "нежилец", и честно следовала ее предписанию в первые дни болезни. Как потом выяснилось, этим протоколом можно было вылечить разве что герань на подоконнике.

Я проглотила то, что диспетчер из "скорой" посчитала ужасную слабость стариков "не смертельным симптомом", а потом и вовсе перестала брать трубку с моего номера.

Я молчаливо приняла тот факт, что лекарство, которое шепотом назначают частные врачи, как единственное спасение – не продается в аптеках, что его по звонку привозят какие-то люди на последних моделях мерседеса и что стоит это лекарство – две месячные пенсии за флакон.

Читайте также: Счет идет на минуты: врач из Киева рассказал, как спасают больных COVID-19 в реанимации

Я даже не заплакала, когда мама показывала мне на какой полке их старенького платяного шкафа спрятаны специальные вещи для погребения.

Я держалась.

Настоящим ужасом меня накрыло только вчера вечером, когда я беседовала с медсестрой Настей.

Простая, бесхитростная, как кирпичная кладка, девушка приходит к нам ставить старикам капельницы. В свободное от подобной шабашки время Настя работает в реанимационном "ковидном" отделении.

– Хорошо, что вы в больницу их не отправили, – искренне вздохнула медсестра, посмотрев, на отца.

Он, наконец, перестал быть похожим на мертвеца. Сам сел и даже попросил "бутербродик, маленький, Ань".

– Что значит "не отправила"? Не взяли их! – огрызнулась я. И добавила: "Хорошо, что ИВЛ не понадобился, домой то его не притащишь".

Настя огляделась по сторонам так, будто ее кто-то может подслушивать и давай на меня руками махать, взахлеб рассказывать.

Читайте также: COVID-19 – практичный взгляд изнутри: к чему готовиться и как пережить болезнь

Инвазивная вентиляция легких, говорит, – это билет в один конец. Если трубку вставили, то всё – считай труп. У нас в больнице, говорит, если кто-то из реанимации после ИВЛ выходит, так даже врачи называют это чудом.

Шок. Я не могу проверить эту информацию. Но и мотива для Насти, чтобы так врать, тоже не вижу.

Как же так?! Я же, вы же, мы же – все знаем: больница, реанимация, ИВЛ – единственная надежда на спасение в тяжелых случаях.

Читайте также: Мифы и правда о вакцинации от COVID-19, чипизации и фармзаговоре

А оказалось – смертельный приговор.

Меня тошнить начинает только от мысли, что я где-то стояла бы в приемном отделении и на коленях умоляла бы доктора, отправить папу на эту самую вентиляцию.

Настя пояснила, что у них протокол: если человек задыхается, то его везут на ИВЛ: "Ну, а как же иначе, что смотреть что ли?". Но, вбивая в легкие интубационную трубку, они с вероятностью 99 % знают – это конец.

Я сейчас даже не про смерть как таковую, я о том, как мы все можем оголтело заблуждаться.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і YouTube