Ровно тринадцать лет назад я первый и пока единственный раз написал речь для президента России, а он еe произнес. Отнесся к делу творчески, начало и конец сказал от себя, не заглядывая в конспект, прерывал чтение собственными репликами и взглядами в зал. 

Думали, что бы сделать торжественное на первый визит Путина в Грецию, и договорились, что Афинский университет объявит его почетным доктором, а вот каких наук, забыл. А недавно вспомнил: экономических. Как раз в эти месяцы до греков начали доходить слухи о российском экономическом росте. Предыдущие десять лет они уверенно представляли себе Россию страной-экспортером девичьих прелестей: на вырученное с прелестей девушки кормят голодные семьи, ползающие по развалинам СССР под бандитским пулями в поисках гуманитарной помощи. И тут вдруг западные газеты начали писать про рост, а на острова приехали первые щедрые русские туристы.

«Даже если согласиться с мнением выступавших здесь до меня ораторов, – сказал Путин, – и посчитать, что это высокое звание присуждено мне за практическую деятельность, то должен честно сказать, что у нас при выработке стратегии экономического развития России работает большая группа людей: экономистов, юристов, и я, во-первых, в этом смысле целиком отношу эту степень на их счет, а во-вторых, должен сказать, что моя роль в этом смысле довольно скромная. Мне нужно только говорить «да» или «нет», и вот так получается. Получается, правда, неплохо. У нас в прошлом году темпы были 8,4%, а в этом году будут около 6%. И мы, конечно, этим гордимся». 

И он, конечно, этим гордился. Почти китайские темпы роста, в любом случае выше, чем у Европы, которая в очередном закате. Хотя как раз тогда про закат никто не говорил. Тогда доктора экономики Владимира Путина занимали совсем другие вещи. После дефолта, пока низкие госрасходы, побыстрее выплатить внешний долг и увеличить кредитный рейтинг. Сэкономить на военной базе в тропиках, которая превратилась в бесплатный дом отдыха для генералов. Снизить налоги – подоходный и на прибыль. Расчистить руины советских натуральных подачек, оставшиеся от тех времен, когда деньги ничего не стоили, а в цене были продуктовые наборы к празднику. 

Помните цели Путина десятилетней давности? Удвоить ВВП, и догнать Португалию по ВВП на душу населения по паритету покупательной способности: у нас тогда было $9257 на человека в год, а в Португалии почти $20 тысяч. А догнав Португалию, а еще раньше Венгрию, скажем: «Видите, мы не беднее вашего, открывайте наконец границу».

Все еще тогда смеялись: «Удвоение ВВП, это он про себя, что ли? Может, лучше делением?», «Догнать Португалию – вот смешно. Нашел кого, тоже мне национальная идея».

Cравнишь с нынешними, и хочется замереть в минуте молчания по лучшей национальной идее, которая была в России: сделать так, чтобы граждане зарабатывали, сберегали и тратили не меньше, чем жители небольшой, но красивой и обеспеченной страны на другом краю Европы, тоже бывшей империи, проживший большую часть ХХ века при авторитаризме.

С 1999 по 2013 год российский ВВП в постоянных ценах вырос на 93%, то есть почти удвоился. А разница между португальским ВВП на душу населения и российским сократилась с двукратной до почти полного равенства к концу прошлого года. 

Траур и праздник по одной цене

Путину явно нравилось, что у него получается: умные люди – «экономисты, юристы» – предлагают, а он говорит «да» или «нет», да так толково, что ВВП растет, долг уменьшается, Португалия становится все ближе. 

Кстати, о ценах на нефть. Когда я начал служить по дипломатическому ведомству, они были $17 за баррель ($23 в сегодняшних ценах с поправкой на инфляцию доллара), когда закончил в 2003 году – $28 (в сегодняшних ценах – $35). При них выиграли чеченскую войну, страна отдавала внешний долг, закончила строить МКАД — до сих пор единственную пока законченную автостраду, зарплаты понемножку росли, хотя в государственном секторе, по европейским меркам, были смехотворно маленькими, а дипломаты, заезжие министры и чиновники из администрации президента говорили: «Эх, если бы по 40, по 50, тогда все будет по плечу». 

Россия, из которой я уехал при $16 и вернулся при $27, — были две разные страны. $27 за баррель вполне хватило на то, на что сейчас не хватает $80: я покинул город, где кофе наливали в музейном буфете, супермаркет был для богатых, сдавали провода в металлолом, за телевизорами ездили на рынок, «Аэрофлот» летал на Ту-154,  и в долг занимали у друзей. А вернулся в страну, во всяком случае в Москву, ресторанов и кафе, кредитных карт, новых автомобилей, где каждый месяц открывался торговый молл в американском стиле. Остальные крупные города быстро подтягивались. Возможно, дело было не только в нефти. 

Приятно делать то, что у тебя получается. Путину нравилось быть экономистом, чувствовать себя заслуженным доктором экономических наук. Он не хотел со всей ясностью осознавать, что экономический рост пять-десять процентов в год – производная не только от успешного правления, не только от точных, как классическая рифма, «да» и «нет», но и от поливаемого дорожающей нефтью пустого рынка, очищенного дефолтом и девальвацией: воткни палку, и она прорастет на пять процентов в год точно. В стране, где нет еще супермаркетов, кафе, парикмахерских, заправок, автосервисов, новостроек, автосалонов, шиномонтажей и, главное, банков и кредитов на все это. И с зарплатой $100 в месяц.

На следующий, 2004 год, цены на нефть были $38 ($47 в сегодняшних ценах), а экономический рост – 7,15%. В 2005 году сбылась мечта о $50. Сейчас $70 кажутся катастрофой и предвестниками краха, а всего несколько лет назад  $50 были источником невероятного оптимизма и почти китайского роста экономики в 6,3%. Тенденции, как обычно, оказались важнее фактов. 

В 2006 году при ценах на нефть $58 ($67) рост был 8%, а моя зарплата, тогда еще намного менее читаемого автора, достигла примерно нынешних показателей в рублях, а в валюте –  европейского уровня. За последние годы, а особенно дни она утряслась в валюте почти вдвое.  

Разочарованный экономист

Трудно сказать, когда доктор Путин разочаровался в экономике. Может быть, в 2008 году, когда цены на нефть были почти на стодолларовой вершине, а рост все равно замедлился до 5% и не удалось объявить Россию тихой гаванью: Запад трясет, а к нам все равно не идут. Может быть, во время первого Майдана, когда выяснилось, что никакой рост и никакая инвестиционная привлекательность не помогают переломить ситуацию в свою пользу. Или когда настигнутая Португалия все равно не убедила европейцев отказаться от виз. Или когда вдруг обнаружилось, что у экономики есть законы, а иногда и беззаконие, и что не все подчиняется метко сказанным «да» и «нет» в ответ на предложения грамотных специалистов. 

Возможно, это случилось во время кризиса 2009 года, когда цены на нефть вдруг упали до $58, а рост сменился падением в восемь процентов: потеряли достигнутое почти за два года, хотя сами ничего вроде плохого и не сделали, ну, может, себе оставляли многовато, но главное, что где-нибудь в Детройте – дефолт, и малоимущие американцы набрали кредитов, и разваливается ипотечная компания, о которой и не слышал никогда, и все зависит не от твоих «нет» и «да», а от того, будет ли далекое чужое правительство спасать малоимущих по закладным. Поневоле захочется слушать советников, которые говорят, что во всем виновата Америка.

А потом утыкаешься в Грецию, которая дала степень доктора экономики, а сама теперь идет по миру, наступает кризис еврозоны, и выясняется, что все зависит не от предложений юристов и экономистов, а от того, согласится ли Германия помочь греческим вкладчикам и насколько греков заставят сократить персонал никуда не едущих железных дорог. 

И упомянутая Португалия вот прямо на этой неделе оказалась черепахой из апории об Ахилле. Мы бежали быстро – 6%, 8%, а черепаха ползла медленно; и только догнали в прошлом году, как вдруг, как в липком сновидении, она снова впереди. Потому что черепаший евро был 40 ахилловых пят, и вдруг 65. Поневоле поверишь в мировой заговор капиталистов, которые как чуть кто высунется, жах оглоблей по разогнувшейся спине. Начинаешь звать вместо юристов и экономистов в советники социалиста Глазьева, чтобы объяснил про мир без доллара, финансовых рынков, рейтинговых агентств и платежных систем. Можно и Г.А.Зюганова позвать, он еще лучше объяснит. 

А черепаха ничего плохого и не хотела: просто Ахилл перестал бежать быстрее нее. Представьте, что у вас 100 тысяч рублей, их можно положить в старый надежный банк под пять процентов и в новый, который недавно обанкротился, – под два. Ну ладно бы под двадцать, десять процентов – можно рискнуть, но под два? Это когда Ахилл просто покупает себе недвижимость в Эмиратах. А когда «сердце в персях власатых меж двух разыгралося мыслей» – взять только Крым, или еще добавить Одессу, инвестор мчится к малоимущим афроамериканцам: «Простите, примите обратно», и робко прячет нажитое в утесах Уолл-стрит. А разуверившийся в прежде любимой науке доктор экономики объясняет: это нам за суверенитет, за независимую внешнюю политику, за православие наше.

Доктор экономики больше не думает об экономике – ну ее, все равно ничего не поймешь. И рассказывает, что девальвация – это очень выгодно: продал товару на доллар, получил 32 рубля, а теперь 50. Почему бы тогда на доллар не получить сразу рублей миллиона полтора? Чего мелочиться-то.  

Из экономистов в историки

Доктором экономики быть тяжело и больше не хочется. Лучше возглавить русское географическое общество, а еще лучше – историческое, в частности военно-историческое. Разочарованный президент-экономист на глазах превращается в президента-историка. А это ничего хорошего обычно не предвещает. Те же украинцы знают на собственном опыте: на первом Майдане думали, что протолкнули в президенты главу центробанка и премьера-реформатора, а оказалось – историка-дилетанта и краеведа-любителя.

Когда президент – историк, разговоры про удвоение, рост ВВП по ППС, налогообложение, индексы и рейтинги сменяются разговорами про то, кто кого и когда в прошлом обидел и облагодетельствовал, правильно ли проходит граница, какова историческая судьба и предназначение этносов и в чем преимущества национального духа, где чья историческая родина и древняя столица, и кто кого крестил, и какой битвы юбилей в этом году, и достойны ли мы славы одержавших ее предков. А как правило, не достойны, потому что высокодобродетельные предки со строгими лицами замерли на исторических полотнах или в бронзе: есть не просят, словом на слово не отвечают, не то что нынешние, которые скандалят и есть им подавай.

Говорят, Путин активно восполняет пробелы в историческом знании, читает по пятьдесят исторических книг в год – это по штуке в неделю. И вряд ли читает их на английском. А, как заметил мимоходом коллега, если он читает их по-русски – это чистый ужас. Хорошо ведь, если по-русски наберется полсотни приемлемых современных книг по истории.

Все англоязычные истории, которые стоят у меня на полках, называются сдержанно: «A History of Saudi Arabia», «A History of Indonesia», «A History of Turkey». Все они очень хорошие, но ни авторам, ни читателям не приходит в голову думать, что единственно возможные. Может быть, все разговоры о едином учебнике и единственно правильной истории у нас происходят от отсутствия в языке артикля. 

Конечно, и из девальвации, и из падения цен на нефть, и из кризиса, и даже из дефолта можно извлечь пользу, как видно на многочисленных примерах чужих и собственном. Но для этого нужен президент-экономист, а не историк. Вот это самое послание, которого нынче ждут, будет речью доктора экономики или историка-любителя?

Это не похвала экономистам: они как не умели, так и не умеют предсказывать цены на нефть, и про экономические кризисы знают только, что следующий обязательно когда-нибудь придет. Хороший искусствовед бывает лучше тех экономистов, которые не вылезают у нас с телевидения. Однако развитые страны отличаются от не слишком развитых среди прочего тем, что избирают в главы государств и правительств – экономистов, а не историков, богословов или военных. Вернее, так: в развитых странах ожидают, чтобы избранный президент или премьер – кто бы ни был, хоть пастор, хоть актер  – работал экономистом, в не очень развитых – чтобы работал историком, этнографом, литературоведом, кинокритиком.

Следующий шаг – президент моралист, богослов, языковед, толкователь звездного неба на стыке дисциплин. Бывали ведь и такие, да и у нас уже началось. Министр иностранных дел, когда-то светский жизнерадостный Лавров сообщает, что Россию меньше любят за то, что она возвращается к православию. Ясно же, что нынешние международные конфликты от разногласий, на каком хлебе служить Евхаристию – пресном или квасном. А экономические трудности от непонимания спора о природе исхождения Святого Духа. Наладится же все, когда Россия, проходя через тропик Козерога, окажется в доме Юпитера. Или если вдруг президент станет экономистом.